Лев Спарты

В конце концов именно копье поразило Леонида. Он остался стоять, когда оно пронзило его грудь и наклонилось к земле. Потом он выпустил из рук щит, и меч, который проделал сегодня такую славную работу, упал на землю рядом с ним. Царь еще мгновение покачивался, а потом рухнул.

Ксеркс испустил вопль триумфа. Он был подхвачен персами, которые с новой силой бросились на оставшихся спартанцев. Но стена щитов сомкнулась над Леонидом, и сражение продолжилось с еще большим ожесточением.

Сопротивляться давлению персидской орды не было никакой возможности. Прикрываясь телами своих соотечественников как щитами, они вынуждали гоплитов шаг за шагом отступать. И те отступали до тех пор, пока ноги бросившихся в мощный бросок персов, не протоптались по телу царя Леонида.

Внезапно спартанцы выполнили быстрый маневр – они оторвались от противника с такой скоростью, что мечи персов начали колоть и рубить воздух. Прежде чем Ксеркс успел послать своих воинов вперед, спартанцы построились клином, который стал более компактным и смертоносным, чем их прежний порядок, и ударили в самую середину персидской армии. Уже за счет одного момента своего движения они пробились до того места, к которому стремились, – к телу царя Леонида.

Окруженный неустанными мечами своих воинов, Леонид был поднят и отнесен назад, подальше от резни к последней позиции в самом проходе.

И тогда Ксеркс натянул поводья, останавливая колесницу, и утер пот со лба. Стоны умирающих звучали дикой, но успокаивающей музыкой в его ушах.

– Сейчас, – сказал он, – мы прикончим этих спартанцев.

XXII

Вот уже и последний спартанец отступил под безжалостным ливнем персидских стрел к холму у подножия горы. К этому моменту их осталось не более шестидесяти. С собой они принесли тело царя Леонида и положили его на плоский камень. Я встал около него на колени.

Кровь покрывала израненное тело царя, запеклась она и на щеке, и на брови; в то же время, на его лице отражалось скорее спокойствие, чем боль.

Гоплиты образовали вокруг нас полукруг и сомкнули щиты.

Среди нас не было ни одного, кто не понимал, что наши минуты сочтены. Но не было среди нас и ни одного слабого духом или уставшего сражаться.

Внезапно стрелы перестали жужжать над нашими щитами. На проход опустилась удивительная тишина.

Я отвернулся от Леонида и сквозь мощные ноги наших гоплитов посмотрел с холма вниз. В проходе не видно было земли. Персы образовали плотную массу прямо напротив нас, к которой присоединялись все новые и новые бессмертные, прибывающие с той стороны, где должен был драться Демофил со своими феспийцами. За нашей спиной поднималась отвесная скала.

В центр персидского строя проехал на своей колеснице Ксеркс. Он держался гордо, но далеко не так гордо, как те шестьдесят мужчин, что стояли напротив. Мне было видно, как он подозвал Гидарна и посоветовался с ним. Потом к ним подвели всадника.

Наши люди не двигались. Что бы их ни ждало, они были рады передышке.

Всадник повернулся к Ксерксу спиной и, пробравшись сквозь ряды персов, выехал на узкую полоску земли перед холмом. Он поднялся по склону, держа вертикально свое копье, чтобы показать нам, что он хочет передать послание.

Это был красивый молодой человек, на котором не было видно никаких следов сражения. Он представлял собой резкий контраст с нашими израненными воинами, чьи плащи были изрублены в клочья, щиты и шлемы погнуты, а лица почернели от пыли и засохшей крови. Он держал свое копье с брезгливостью, чувствовалось, что он хотел бы убраться отсюда побыстрее и подальше, чтобы избежать ситуации, в которой может пострадать его богатое одеяние.

Пентей вышел ему навстречу.

Посланник склонил голову в самом непринужденном из приветствий.

Он произнес:

– Ваш арьергард уничтожен. Фермопильский проход принадлежит теперь Великому царю.

– Пока еще нет, – спокойно ответил Пентей.

– Великий царь готов подарить вам жизнь. Отдайте тело своего царя, и вы сможете уйти домой.

– Мы дома, – сказал Пентей. – Это Греция.

Губы посланника презрительно скривились.

– У вас нет ни малейшей надежды. Через несколько минут вы все будете мертвы.

– Зато Греция, – сказал Пентей, – будет жить.

Посланник сделал паузу, словно давая Пентею возможность изменить решение. Но все слова были сказаны. Он пожал плечами и галопом промчался вниз по склону.

В этот момент рядом со мной произошло слабейшее проявление жизни. Я повернулся к царю. Он еще не был мертв. Его тело дрожало, его пальцы пытались сжать меч, который остался лежать на Малийской равнине. Я увидел, что его глаза открыты и что он не видит ими ничего, что принадлежало бы этому миру.

Его губы дрогнули. Я различил шепот, не более, и было трудно определить, когда этот шепот стал неразличим.

– Передайте им… передайте спартанцам…

Его тело напряглось в последней конвульсии, и он отдал себя во владение смерти.