Лев Спарты

– Если они начнут, – пробормотал Леотихид.

– Они начнут, если узнают, что наши спартанцы заняли позицию в Фермопилах. После того, как они ввяжутся в бой, мы можем предоставить их самим себе. К тому времени, когда Ксеркс сокрушит их, его меч притупится настолько, что мы с легкостью справимся с ним.

Леотихид кивнул головой. Он очень хотел, чтобы его уговорили, но из его головы никак не шла мысль о Леониде, который к этому времени был так далеко от родного города.

– Наши люди… триста наших лучших солдат… и царь. Не таким ли образом должно сбыться пророчество?

Ксенафон наклонился над столом.

– Было сказано, что Спарта должна пасть, или царь – умереть. Ты же не хочешь, чтобы город пал, но ты и не хочешь быть тем, кто умрет?

Он зашел слишком далеко. Леотихид восстановил какую-то часть самоконтроля и заставил себя сесть прямо. Строгим голосом он произнес:

– Я не могу и подумать о том, чтобы принести Леонида в жертву таким образом. Ты же спартанец, человек, как ты можешь предлагать подобное предательство?

– Я сказал глупость, – Ксенафон поспешил рассыпаться в извинениях. – Мой мозг помутился от вина, и я не смог четко выразить то, что думаю. Я вспомнил, что в пророчестве говорилось о льве и, думая о Леониде, я позволил себе слишком простую интерпретацию…

Воцарилась тишина. Леотихид по-прежнему напускал на себя строгий вид, но под этой строгостью скользило удовлетворение. Он может, руководствуясь чувством долга, отречься от интерпретации Ксенафона, и никто не будет связывать его имя с предательством Леонида; в то же время было разумным подумать о себе и найти решение, которое не грозило бы смертью ему самому.

Он произнес:

– Мы не можем бросить наших солдат.

– Конечно же нет, – согласился Ксенафон. – Но мы должны выждать. Время объявления нашего решения – вот, что важно. Если Фемистокл узнает, что мы не посылаем наших воинов в Фермопилы, он может объединиться с Ксерксом против нас. Но если мы позволим Леониду с его охраной добраться до места, все подумают, что мы готовимся к сражению, и афиняне тоже выступят. Они будут обречены, а мы сможем послать сообщение Леониду, чтобы он отступил. После того, как афиняне ввяжутся в бой, мы можем предоставить им самим вершить свою судьбу. Обещаю тебе, мы выведем наших людей из Фермопил прежде, чем их успеют атаковать.

Леотихид какое-то время сидел молча. Ксенафон хлопнул в ладоши, и слуга принес новую бутыль с вином. Когда чаши в очередной раз были наполнены до краев, Леотихид потянулся и низким голосом произнес:

– Я могу положиться на твое обещание?

– Наши люди так же дороги мне, как и тебе, – ревностно ответил Ксенафон. – Они спартанцы, и я хочу увидеть, как они вернутся домой. Они прекрасные воины, которые нужны здесь, чтобы драться на своей собственной земле. Расслабься. Ни один спартанец не будет более послан в Фермопилы, а те которые сейчас направляются туда, будут дома еще до того, как начнется резня.

Двое мужчин подняли чаши и выпили. Ксенафон исподтишка бросил взгляд на Лампито. Ее темные глаза превратились в полные тайн озера. Она подняла чашу, но подержала ее несколько секунд перед собой, прежде чем пригубить.

Он мог представить себе тост, который она про себя произнесла. За погибель Леонида, который бросил ее и женился на другой. Как же медленно и задумчиво она пьет, наслаждаясь вином и мыслью о его смерти. И когда все кончится, с какой радостью она выпьет при виде одетой в траур Горго.

Вмешивающийся во все Леонид сам заварил катастрофу, которая вот-вот его настигнет. После того, как он исчезнет, политическая игра намного упростится. Спарта будет спасена мощью дипломатии, а не порывистым насилием.

Они пили опять и опять. И Лампито подолгу всматривалась в свою чашу.

IX

Я, Мегистий, уже давно обитаю в земле теней, и мне ведомо о ней все – я знаю где лежат поля и струятся ручьи Аида, как устроены разум и дух, создавшие эти реалии и нереальности вечности. Но те столетия, которые прошли для меня здесь, не помнятся мне с такой же отчетливостью, как те несколько дней, что мы провели, обороняя Фермопилы. Стоит мне о них подумать, как я опять переношусь туда. Там, находясь между жизнью и смертью, мы показали, на что способны; там прошлое встретилось с будущим, там наше прошлое сотворило будущее мира.

Фермопильский проход узок. Это всего лишь полоска земли между горами и морем, и на самом узком его участке едва хватает места для проезда колесницы. На западе он выходит на Малийскую равнину, откуда мы ожидали появления персов; к востоку от него лежат земли Локриды и Фокиды.

А вот и теплые ключи, которые и дали имя самому проходу. А за ними – разваливающаяся стена, возведенная жителями Фокиды для защиты от вторжения из Фессалии.