Лев Шестов по моим воспоминаниям

В Киеве он написал диссертацию «О положении рабочего класса в России». Она прошла в Киевском университете. Но для того, чтобы ее напечатать, Шестов должен был послать ее в Московский цензурный комитет. Этот комитет не только не дал разрешения на напечатание рукописи, но реквизировал ее. «Если бы эта книга увидела свет, в России произошла бы революция», заявил удивленному автору суровый цензор.

Таким образом Шестов не стал доктором прав. Он был записан в Петербурге в сословие адвокатов, но никогда не выступал на адвокатском поприще и совершенно забросил юриспруденцию.

Окончив университет, Лев Шестов продолжает заниматься экономическими и финансовыми проблемами. Приблизительно в это время начинается его сотрудничество в киевской передовой печати, где он пишет, однако, преимущественно, на темы литературные и философские.

Тогда же вышли в свет первые его статьи. Большая статья о появившейся в то время большой книге Вл. Соловьева «Оправдание добра». В газете «Киевское Слово» от 22 февраля 1895 г. была помещена его статья «Георг Брандес о Гамлете», подписанная буквами Л. Ш. Она послужила в дальнейшем началом большого труда о Шекспире. Также появилась статья в киевской газете «Жизнь и Искусство» (от 9 января 1896 г.) под заглавием «Журнальное обозрение» за подписью «Читатель».

В своей статье-некрологе «Некоторые черты религиозного мировоззрения Льва Шестова» Булгаков посвятил несколько строк жизни киевской интеллигенции того периода, когда Шестов начинал свою писательскую деятельность. Он пишет: «В гостеприимном доме Шварцманов в Киеве встречались представители как местной интеллигенции (в начале 90-х годов), так и приезжие столичные литераторы и артисты, — «на музыке», в собеседованиях. Жизнь текла еще ровно и спокойно, однако лишь до 1905 пода, когда в Киеве вслед за первой революцией грянул один из первых еврейских погромов, пережитый нами во всей его трагике. В эти же годы мне с Н. А. Бердяевым приходилось выдерживать диспуты в борьбе за религиозное мировоззрение с местными представителями позитивизма и безбожия. Вместе с нами фронт держал и Шестов, хотя сам он в прениях обычно не выступал.

Из Киева наша группа перебралась на север, и прежняя связь с Шестовым продолжалась и упрочивалась в Москве. Среди новых литературных и религиозно-философских начинаний и при участии новых лиц, Шестов оставался самим собой, в обычной парадоксальности своего мировоззрения и при общей и неизменной к нему любви.

… Затем мы встретились в Париже, но наши жизненные пути разошлись и личное общение почти прекратилось. Однако, когда случайно мы встречались в тиши Булонского леса, эти встречи были неизменно дружественны и радостны». («Современные записки» No.68, Париж, 1939 г.). Все эти годы Шестову приходилось заниматься делами Товарищества, чем он очень тяготился. Его отец, пользуясь большим кредитом у лодзинских и московских фабрикантов, закупал сверх нужды и брал деньги в долг направо и налево. Шестов, предчувствуя неминуемую катастрофу — банкротство, настоял на строгой отчетности, на сбалансировании спроса и предложения и на ставшей знаменитой распродаже по пятницам залежавшегося и вышедшего из моды товара. Работа в деле ему была тягостна и расстроила его здоровье.

Приведя в порядок дело отца, Лев Исаакович при первой возможности передал его своим шуринам и младшим братьям и уехал за границу (1895 г.). Сначала в Рим, где он женился (в 1896 г.) на православной студентке-медичке, Анне Елеазаровне Березовской, а затем, в 1898 году переехал из Рима в Берн, где училась на философском факультете его сестра и моя будущая жена, Фаня Исааковна. И тут я познакомился с ним. Тогда я был учеником консерватории по классу Римского-Корсакова и поехал на летние каникулы в Швейцарию, якобы на отдых, а на самом деле с тайной мыслью увидеться с моей невестой. Совет «отдыхать» в Берне дал мне Лав Шестов, и я принял его с восторгом.