Лев Яшин

Даже со стороны такого корифея, как Константин Иванович Бесков. Старший к тому времени тренер сборной на первый отборочный поединок с итальянцами в Москве Яшина не пригласил. 12 октября на официальной предматчевой пресс-конференции корреспондент «Гадзетта делло спорт» задал прямой вопрос: «Почему ворота сборной СССР не будет защищать Яшин?» И получил такой ответ: «Яшин пользуется уважением всех советских футболистов. Это сильнейший наш вратарь. Но в играх чемпионата страны, где он защищает ворота московского „Динамо“, — Яшин имел большую нагрузку, особенно нервную, и в настоящий момент чувствует себя не совсем подготовленным к матчу» («Советский спорт», 13 октября).

Дипломатично, что скажешь, высказался тренер. Лев Иванович, выходит, — сильнейший и лучший. Поэтому его против вас и не ставим. Потому как он в чемпионате перенервничал.

Неувязочка, коли разобраться, получается. Особых волнений-то, мы видели, у голкипера в первенстве не было. И потом — не с лавки же запасных срываться на игру за сборную? Практика в турнире всегда нужна.

Причина невызова, конечно, в другом. Яшину вот-вот исполнится 34. Пора, знаете ли, и честь знать. И А. И. Леонтьев в упоминавшейся хвалебной статье «…Часовым ты поставлен у ворот» про возраст в открытую писал. А здесь и матч за сборную ФИФА против Англии подоспел. Ну, включили, следуя ходу мысли отечественных чиновников и журналистов, Яшина в ту команду вместе со всеми мировыми звездами — и что? Поучаствует ветеран в постановке — и на покой. Это ж, точно, шоу будет. В общем-то, Бесков и предложил Яшину сосредоточиться на подготовке к выступлению в Англии. Оно же и прощальным для вратаря, видимо, станет.

Можно, несомненно, через десятилетия привычно заладить: если бы они знали и т. п. Да нельзя всего, всегда и заранее знать. Тем более что в Москве с грозным противником Рамаз Урушадзе отработал нормально, СССР добился домашней победы — 2:0.

А вот чего добился Яшин на «Уэмбли», у нас поняли не сразу и не вдруг. И хотя «матч века», как потом его назвали, транслировали на Союз (только Пушкаша, как ренегата, Николай Озеров не имел права упоминать), — никакого предстартового напряжения у пишущих людей он не вызвал. Допустим, корреспондент В. Елистратов в день игры не без удовольствия цитирует в «Советском спорте» британских коллег: «В одной из газет напечатана карикатура, изображающая футболистов ФИФА в позах, по которым явно видно, что они не могут друг друга понять, и Лев Яшин собирается применить специальные звуковые сигналы и жесты, чтобы руководить защитой».

Действительно, как в пылу борьбы русский поймет немца Шнеллингера, а тот — шотландца Лоу, который не сможет говорить по-чешски с Масопустом, Плускалом и Поплухаром, совершенно далекими, в свою очередь, от португальского языка бразильца Джалмы Сантоса. А еще имеются и француз Копа, и испанец Хенто. Короче говоря, разнесут британцы хваленых звезд, пропустив что-нибудь под конец театрально, для смеха. А мы и не расстроимся. Всё же понарошку.

Просчитались советские скептики. Да, разговаривать между собой лучшим футболистам планеты было трудно. Хотя тот же Копа — «этнический поляк» (Копашевский Роман), — тут появлялись возможности для общения. Однако, понятно, небольшие.

Но ведь все они прежде всего — великие мастера большой игры. У которой свой, замечательный, непереводимый язык. Этим, тоже земным, людям во время матча вообще можно не открывать рот (в шутку разве только): в том первом тайме Яшин периодически покрикивал Шнеллингеру: «Цурюк» (в несложном переводе — «назад»), а немец, соответственно: «Яшин, арбайтен!»

В принципе же по ходу той игры у «разномастных» виртуозов (Карл Шнеллингер затем в душе «всерьез» пытался «отмыть» негра Джалму Сантоса — смеялись оба со страшной силой) включалась особого рода телепатия.

«Никогда — ни до, ни после того матча — я, участвуя в игре, не испытывал подобного чувства удовлетворенности и — если бы не боялся выглядеть излишне восторженным, сказал бы — блаженства. Когда наша команда переходила в наступление, я превращался в зрителя, следил за полетом мяча и мысленно решал за своих партнеров их задачи.

Вот бы, думал я, сейчас левому краю выйти туда-то, а центральному дать ему мяч чуть вперед, „на выход“. И почти всегда и крайний, и центральный словно читали мои мысли и, разумеется, мысли друг друга. Ну а если, случалось, и не слушались моих безгласных советов, а поступали иначе, я тут же убеждался: нашли более интересное решение, чем то, которое предлагал мысленно я», — ностальгировал Лев Иванович в «Записках вратаря».