Лев и ягуар

Когда дверь спальни затрещала под ударами, дон Иниго — вот чудеса! — первым делом почему-то подумал не об опасности, а о том, как ему оправдаться перед женой. Ведь до сих пор он еще ни разу не осмеливался приводить любовницу в супружескую спальню, а пренебрегаемая им донья Долорес будет терпеть унижения лишь до тех пор, пока муж соблюдает хотя бы видимость приличий… Прелестная сеньора Эстефания, супруга одного из самых уважаемых купцов Гаваны, проснулась от грохота и, сразу сообразив, в чем дело, испуганно пискнула. Это, как ни странно, мгновенно отрезвило дона Иниго.

— Берите одежду и бегите в ту дверь! — зашипел он, вскочив с кровати и швырнув «приятельнице» ворох бархата и шелка. — Быстрее же, черт бы вас побрал!

Обомлевшая от ужаса любовница, получив ощутимый тычок в бок, снова пискнула и пулей вылетела в потайную дверь. Через которую, собственно, сюда и явилась. Дон Иниго же едва успел натянуть рубашку и схватиться за шпагу. Которой даже не получилось воспользоваться: вломившиеся в спальню люди во главе с начальником его личной охраны, недолго думая, открыли огонь из пистолетов…

— Все кончено, сеньора.

Хуанито прекрасно знал, как воспитывают испанских девочек: лучше плохой муж, чем никакого. Пусть он пьет, бьет, гуляет, тащит из дому — все равно это твой муж и господин. Воспитание девочек из благородных семей отличалось от крестьянского лишь образованием да привитием изящных манер. Во всем прочем — послушание, послушание и еще раз послушание. Поэтому он удивился реакции доньи Долорес. Ни слез, ни упреков, ни сожаления. Очевидно, либо она на редкость мстительная особа, чего за ней раньше никто не замечал, либо взятый на душу грех — участие в заговоре с убийством ее мужа — было вынести куда легче, чем постоянные унижения. Кажется, дон Иниго в последнее время приказывал жене и детям обязательно ему кланяться? Что ж, вполне в его вкусе. Не имея возможности заставить кланяться многих губернаторов, он отыгрывался на семье…

Донья Долорес не пошевелилась. Не отвела взгляда от гобелена, на котором была выткана какая-то батальная сцена. Только пальцы, сжимавшие распятие, побелели.

— Вы послали людей на восток? — глухим голосом спросила она.

— Да, сеньора. Еще вчера вечером.

— Боюсь, у вас будут затруднения с губернаторами западных провинций. Мой… муж поставил там наиболее преданных ему людей.

— Меня это вовсе не смущает, сеньора, — сказал Хуанито, недобро усмехнувшись. — И не таких видали.

Донья Долорес посмотрела на него тяжелым, совершенно не женским взглядом. И Хуанито понял, как чувствуют себя приговоренные на смерть: эта женщина понимала, что губит свою душу, но никаким иным способом она не могла уберечь своих детей от участи их отца. Если бы не ее помощь, заговорщики не смогли бы пробраться в дом незамеченными. Если бы заговорщики не убили дона Иниго, не прошло бы и года, как голодные толпы растерзали бы и его самого, и его семью…

Все имеет свою цену.

— В доме есть тайники, — глухо проговорила донья Долорес. — Два я сумела отыскать, но там лежит не так уж много. Найдите остальные, сеньор Перес. В них наверняка накоплено достаточно денег и ценностей, чтобы хватило на первое время.

Хуанито и раньше не особенно гнул спину перед разными сеньорами, а после изгнания французов и вовсе позабыл, как это делается. Но сейчас он поклонился этой женщине. Бесстрашная Долорес доказала, что ее участие в штурме Сантьяго — вовсе не случайный эпизод…

— Капитан! Капитан Дуарте!..

Дуарте по старой корабельной привычке всегда вставал ни свет ни заря, хотя дела посольские не требовали такой отдачи, как капитанские. Правда, этот Фуэнтес… Алина возлагала на него большие надежды, а получился пшик. Что ж, бывает. Теперь главное как можно скорее исправить допущенную ошибку, пока дон Иниго все окончательно не испортил. А кому это приходится делать? Конечно, всю подготовительную работу проделал Влад, но вся рутина и весь последний, самый сложный этап достался ему. Послу Сен-Доменга, капитану Жозе Дуарте.

Ладно, никто его сюда силком не тащил, сам в Гавану напросился.

На мгновение Жозе задержался у зеркала, висевшего на стене. Наследство даже не от предыдущего посла, а от испанского хозяина, как и почти вся мебель в этом доме. М-да. Куда девался прежний красавец Дуарте? Неужели этот полуседой хмурый мужик и есть тот самый лихой молодец, в которого, помнится, была тайком влюблена Алина? Тридцать пять лет — это вам не фунт изюма… Воспоминания о прежнем чувстве к той, которую сейчас все знали как генерала Сен-Доменга, уже давно не терзали его. Костер отгорел, остался пепел. Как и у нее. У Алины. Единственной, кого он любил по-настоящему… «А ведь повернись дело по-иному, могли бы сейчас жить вместе, детишек растить, — подумал Дуарте. — Я купеческий сын, она — купеческая дочь. Не погибни ее отец, я бы в ноги ему повалился, просил бы ее руки. Глядишь, и оставил бы пиратство, сейчас торговал бы, как все мои предки… Не судьба так не судьба, чего теперь жалеть о несбывшемся».