Лев и ягуар

Половину срока, впрочем, он уже отмотал.

Здесь он как-то сразу отдалился от Диего и Педро. Те и до нападения на квартирмейстера-француза не отличались большой любовью к пиратским порядкам на Санто-Доминго, а тут вообще озлобились до предела. Их, избалованных купеческих сыновей, обрядили в лохмотья и цепи, заставили тяжко трудиться. За неповиновение били плетьми. За невыполнение нормы лишали ужина. Приходилось еще отбиваться от матерых уголовников, которым в отсутствие женщин приглянулись молодые испанцы. Юноши тогда дрались насмерть, умудрившись прибить двоих, осужденных пиратами за разбой на дорогах. Затем вмешались надсмотрщики и плетьми разогнали драчунов по углам сарая. К троим испанцам больше никто с неприличными предложениями не приставал. Но если для Диего и Педро это было лишним поводом проклинать «ладронов» и копить злобу, то Руис, наживший в той драке шрамы на лбу и щеке, сделал для себя важный вывод: «Я сам виноват в том, что со мной случилось». А теперь, два с половиной года спустя, вдруг обнаружил, что, в отличие от былых друзей, не отупел от однообразной тяжелой работы. Не превратился в злобного зверя, готового рвать на куски всех и вся. И, не удержавшись, сообщил о том единственному другу, которого приобрел на каторге — Огюсту, осужденному за утаивание части добычи пиратскому канониру. «Чего ты хотел, парень? — ответил седой кривоглазый пират, весь исчерченный старыми шрамами. — Каторга — такое место, где сразу видать, кто настоящий мужик. А слюнтяи вроде твоих приятелей исходят на дерьмо и заканчивают жизнь в петле. Жаль, тут из сотни только один, ну двое становятся настоящими мужиками. Остальные… Да ты и сам видишь». Руис не без сожаления вынужден был согласиться с Огюстом. Диего и Педро — пропали. Даже когда выйдут отсюда, а шансы прожить еще два с половиной года есть у обоих, все равно их души уже отравлены ядом злобы и ненависти. Они, ничему не научившись, пойдут по той же дорожке и закончат так, как предсказывал канонир. В петле.

Пират был прав еще и в том, что лишь немногим дано остаться здесь людьми. Когда на копи явился офицер-вербовщик, обещавший каторжанам полное прощение за участие в обороне столицы, стоило ли удивляться, что на его призыв из полутора сотен отозвались лишь двадцать три человека?

Огюст Жерве и Руис Эскобар конечно же были в их числе. А Диего Эстрада и Педро Сантос — нет.

— Выстоите — честь вам и хвала. Не только прощение заработаете, но и карьеру сможете сделать. Побежите — вас переловят и расстреляют, как собак!

Офицер — зверь. Сам не из пиратов, наемник. Дело свое знает туго, потому желания возражать ему не возникло ни у кого. Даже у осужденных флибустьеров, поначалу бурчавших, что им, морским волкам, придется подыхать на суше. Руис тем более не горел желанием проверять, тяжелый ли кулак у господина офицера и распространяется ли пиратский запрет мордобития подчиненных на выслуживавших амнистию каторжан. Приказано носа не высовывать из казармы — пожалуйста. Хотя жаль, неплохо было бы родителей навестить. Приказано на полигоне по полдня вертеться, новые ружья осваивать — тоже никаких возражений. Санто-Доминго-де-Гусман… В этом городе Руис родился. Этот город он любил и готов был защищать от кого угодно. А кто там сидит в Алькасар де Колон — испанец или пиратка — в данный момент неважно.

Около полигона то и дело появлялись пиратские офицеры: присматривали среди «сухопутных крыс» пополнение на свои корабли. Четверых осужденных джентльменов удачи уже забрали их прежние капитаны — отрабатывать амнистию в качестве простых матросов. Огюст и Руис держались вместе, потому хорошего канонира до сих пор не увели в порт. «Мальчишку», видите ли, брать с ним за компанию влом, все равно при первом же залпе сдохнет. Но когда заявились братья Пикары… Огюст рассказывал: «Я ведь у Пьера Пикара был старшим канониром. Так бы и служил сейчас, да грех на душу взял. Приметил за бочонком спрятанный кошелек. Заглянул тихонечко, а там золотишко. И вместо того чтобы честно сложить в общую кучу для дележа, завязал в кушак. А боцман возьми и проверь… Хорошо, что Пьер в тот день добрый был, не то болтаться бы мне на нок-рее». И вот этот самый капитан Пьер Пикар вместе с братцем Роже пришел поглядеть, нельзя ли кого заграбастать на свою посудину…

— Это ты меня ножом пырнул, парень? — Роже Пикар, как ни странно, был трезв как стеклышко, хоть и вид имел самый неряшливый.

Руис, заряжавший ружье, лишь мазнул по пирату равнодушным взглядом.

— Если не отойдешь, я пырну тебя снова, — спокойным, будничным тоном произнес он, защелкнув замок ружья. — А еще лучше — пристрелю.

Пират, что удивительно, нисколько не возмутился. Заржал, как некормленый жеребец, и почти по-дружески хлопнул Руиса по плечу.

— А ты мне нравишься, парень, — гоготал Пикар. — Эй, Пьер! — это уже братцу. — Поди сюда, я тут кое-что нашел!

Из дневника Ажеймса Эшби