Лев Гумилев

Он будет ходить по дорогам
И будет читать стихи,
И он искупит пред Богом
Многие наши грехи.
…………………………
Он будет любимец Бога,
Он поймет свое торжество,
Он должен! Мы бились много
И страдали мы за него.

Самые ранние воспоминания Лёвы связаны с Царским Селом — катание на санках, строгий городовой, грозящий пальцем, и царевич Алексей верхом то ли на ослике, то ли на пони. Перед самой войной сюда привезли слона — подарок российскому императору. Царь распорядился, чтобы в определенные дни допуск к слону был открыт всем желающим. Слон оказался дрессированным, умел танцевать, звонить в колокол, низко кланяться, он моментально сделался любимцем местной детворы. Лицезреть экзотическое животное двухлетний Лёва отправился на руках у матери. Впечатление же сохранил на всю жизнь. И уже тогда он задал вполне «научный вопрос»: «А говорить он умеет?»

Следующее воспоминание — Слепнёво, родовое имение Гумилёвых: яркое солнышко, теплынь, фруктовый сад, соба­ки, речка и, конечно, бабушка — «ангел доброты и доверчивости». С самого начала мать воспитанием сына занималась мало (об отце тем более говорить не приходится). Он так и остался на полном попечении бабушки Анны Ивановны Гумилёвой (1854—1942). После недолгого пребывания в Царском Селе большая семья, в которой помимо Николая Степановича с женой и сыном был еще и женатый старший брат Дмитрий (1884—1924), переехала в Петербург (после начала Первой мировой войны переименованный в Петроград).

Критический ум проявился у маленького Лёвы очень рано. В 1950-е годы Анна Ахматова рассказала Лидии Чуковской (а та все записала) такой случай. К Гумилёвым на питерскую квартиру, где она жила, пожаловали два поэта средней руки – Георгий Адамович и Георгий Иванов и затеяли в присутствии всех домочадцев литературный спор. Маленький Лёва в числе других долго внимал спорящим, а потом с невинным видом спросил: «Где живете, дураки?» В сентябре 1914 года Николай Степанович Гумилёв ушел добровольцем на фронт. В семье обсуждали его статьи с фронта, озаглавленные «Записки кавалериста», их печатала самая престижная, многотиражная и читаемая российская газета «Биржевые ведомости». Больше всех радовалась хотя бы такой весточке от своего Николеньки бабушка Анна Ивановна. Позже, уже в сознательном возрасте, с военными записками отца познакомится и его сын. Среди них была, например, такая:

«Этот день навсегда останется священным в моей памяти. Я был дозорным и первый раз на войне почувствовал, как напрягается воля, прямо до физического ощущения какого-то окаменения, когда надо одному въезжать в лес, где, может быть, залегла неприятельская цепь, скакать по полю, вспаханному и поэтому исключающему возможность быстрого отступления, к движущейся колонне, чтобы узнать, не обстреляет ли она тебя. И в вечер этого дня, ясный, нежный вечер, я впервые услышал за редким перелеском нарастающий гул "ура", с которым был взят В. (зашифрованное название города в Восточной Пруссии. — В. Д.). Огнезарная птица победы в этот день слегка коснулась своим огромным крылом и меня <…>»

На лето Гумилёвы по традиции выезжали в Слепнёво, а с 1918 года после угрозы погрома окончательно обосновались в находящемся неподалеку провинциальном городке Бежецке, затерявшемся в тиши и глуши Тверской губернии. Срочно менять одно место жительство на другое вынудила историческая необходимость: после Октябрьской революции Гумилёвы лишились и дворянского звания, и прав на собственность. Да и жить в Петрограде в условиях Гражданской войны и «военного коммунизма» стало очень трудно. Голод и разруха, начавшиеся еще во время Первой мировой войны, дамокловым мечом нависли над всей страной. Хлеб выдавали по карточкам, продуктовые пайки — только работавшим, при этом работы никакой не было. Анна Андреевна на склоне лет вспоминала о Петрограде тех лет: «<…> Все старые петербургские вывески были еще на своих местах, но за ними, кроме пыли, мрака и зияющей пустоты, ничего не было. Сыпняк, голод, расстрелы, темнота в квартирах, сы­рые дрова, опухшие до неузнаваемости люди. В Гостином Дворе можно было собрать большой букет полевых цветов.

Догнивали знаменитые петербургские торцы. Из подвальных окон "Крафта" еще пахло шоколадом. Все кладбища были разгромлены. Город не просто изменился, но превратился в свою противоположность. Но стихи любили <…>

Поэты читали стихи в ресторанах за тарелку супа. Акмеисты[7] (их с момента основания этого литературного направления возглавлял Николай Гумилёв), как и до революции, собирались в полуподвальном кафе «Бродячая А. М. Горький пригласил Н. С. Гумилёва поработать в издательстве «Всемирная литература», созданном специально для поддержания русских писателей, переводчиков, литературоведов, художников-оформителей.