Лев Гумилев

На первый взгляд Лев был счастливее своих сокурсников. Он несколько лет готовился к карьере историка, еще в Бежецке перечитал гимназические учебники, в его распоряжении была библиотека Пунина: «Оказалось, что у меня подготовка науровне лучших студентов исторического факультета», — вспоминал Гумилев позднее. Греков, Лурье и Тарле ставили ему «отлично», Струве — «очень хорошо», Винников просто — «хорошо». В те времена оценки не завышали, чтобы получить хотя бы «удовлетворительно» студент истфака должен был много дней корпеть над книгами в библиотеке. Гумилев, помимо университетской, уже со студенческих лет стал прилежным читателем библиотеки Академии наук.

Осенью 1937-го Аксель Бекман представил юной Марии Зеленцовой Гумилева как лучшего студента исторического факультет. Гумилев обладал замечательной памятью, которую он еще усовершенствовал собственным методом запоминания. Вот как он разъяснял свой метод: «…обычно учат историю, как сушеные грибы на ниточку нанизывают, одну дату, другую — запомнить невозможно. Историю надо учить, как будто перед тобою ковер. В это время в Англии происходило то-то, в Германии — то-то… Тогда ты не перепутаешь, потому что будешь не запоминать, а понимать». Теорию Гумилев проверял практикой. Лев вместе с несколькими студентами садился за один из последних столов, подальше от лектора, и начинал такую игру: один участник называет год, другие должны рассказать, что в этом году произошло в Чехии, Франции, Мексике, Китае и т. д.

Впрочем, историю со второй половины XIX века Гумилев знал намного хуже. В его зачетке есть несколько троек: по Новой истории 1830–1870, по Истории СССР 1800–1914, по Новой истории колониальных и зависимых стран. Возможно, политизированная и уже насквозь марксистская история XIX–XX веков вызывала у него отторжение, а возможно, дело в одной тайне, связанной с его университетскими годами.

Вскоре после второго ареста (октябрь 1935-го) Гумилева отчислили из университета. Восстановился он только год спустя, 19 октября 1936-го. С этого времени начинается самый счастливый и самый спокойный период его университетской жизни, который будет продолжаться до нового ареста в марте 1938-го. Между тем в зачетной книжке Гумилева есть записи только о трех экзаменах, сданных в зимнюю и летнюю сессии 1937-го, и ни одной записи о зимней сессии 1938-го, хотя в январе положение Гумилева еще казалось прочным. Льву даже предложили напечататься в журнале студенческого научного общества, что его чрезвычайно удивило. Почему же он не сдавал экзамены?

В составленной Ольгой Новиковой Хронике жизни Гумилева говорится, будто он в 1937-м сначала завалил экзамен по «основам марксизма-ленинизма», а затем пересдал — на тройку. Но экзамен по диалектическому и историческому материализму (именно так назывался этот предмет) Гумилев сдал на четверку.

Так что заведующий спецчастью ЛГУ товарищ Шварцер зря написал в характеристике, будто студент Гумилев «получал двойки по общественно-политическим дисциплинам (ленинизм) вовсе не потому, что ему трудно работать по этим дисциплинам, а он относился к ним как к принудительному ассортименту, к обязанностям, которые он не желает выполнять»[35].

Поразительно другое — когда Гумилев сдал этот экзамен. 5 мая 1936 года. Вот это действительно загадка, ведь в мае 1936-го Гумилев вообще не был студентом истфака ЛГУ. Зимнюю сессию 1936-го Гумилев пропустил, а вот в мае — июне 1936-го сдал сразу шесть экзаменов. Невероятно! Можно предположить, что экзамены за второй курс он сдавал на третьем курсе, то есть зимой и летом 1937-го. Тогда все вроде бы встает на свои места. Но почему тогда преподаватели в графе «дата сдачи курса» ставили не 1937-й, а 1936-й? Зачем им было заниматься приписками, да еще в то время, когда любая оплошность считалась поводом для самого грозного обвинения?

Много лет спустя Лев Гумилев, уже кандидат наук, собиравшийся защищать докторскую диссертацию, учил молодых студенток: пусть налегают на языки, настоящий историк должен прочитать любую монографию на другом языке за 2–5 дней. Он был, конечно, прав, хотя самому Гумилеву языки давались трудно.