Какой она была человек?.. Лицо ее говорило об этом просто и прямо. Были у нее темные, продолговатые, чуть раскосые глаза, всегда как будто немного сощуренные, и казалось, что в них жила усмешка. Лоб ее, со смуглой кожей, покатый, невысокий, с продольными морщинами, но не от возраста, был как бы зажат между бровями и жесткими волосами. Лицо ее было широким, но подбородок казался заостренным, выдавался чуть вперед, и самое окончание его было закруглено. А кости лица и крепкий, крупный нос создавали странный, неповторимый рельеф, который вечером, в тусклом свете керосиновых ламп, казался иным, чем днем. Вечером она выглядела намного старше, лицо ее делили тонкие тени и полутени, глаза становились блестящими, узкими и выпукло-напряженными. Все эти известные или полузнакомые женские штучки с деланным выражением лица и голоса ей бы не подошли. Голос у нее был низкий, иногда в нем угадывалась какая-то затаенная певучесть и что-то еще, необъясненное. Мне так казалось.
Я пошел за ней на двор, и мы с полчаса пилили тонкие осиновые и березовые деревца, сваленные позавчера с воза, они были с ветками, с листочками и напоминали хворост.
- Кто это вам таких дровишек привез?
- Да мальчики деревенские.
- Командируйте меня в лес! - попросил я.
- Да незачем, они еще привезут - настоящих, только позже... ответила она серьезно. - Пойдемте в избу.
Она поставила самовар. Стемнело. Серый полупрозрачный вечер с туманными полосами... В избушке было еще темнее; она зажгла лампу; потом пили чай с ягодами - черникой и малиной.
- Идите! - приказала она. - Вы смирный, и я, пожалуй, возьму вас по ягоды.
Я смутился, вышел на крыльцо, она вышла за мной. Я попрощался, обернулся - она стояла на крыльце... Поздно вечером я снова увидел ее в госпитале, но она даже виду не подала, что мы пойдем по ягоды...
Прошел день, второй. Я опять встретил ее.
- Что же не заходите? - вдруг сказала она. - Ягоды сойдут, будете жалеть.
Вечером я выследил, как она пошла в деревню... Волнуясь и проклиная мальчишескую почти робость, краснея от каких-то неясных предчувствий, я прокрался за ней и постучал в дверь избушки. Мне долго не открывали... Я позвал:
- Лидия Федоровна!
Молчание.
Вдруг дверь тихо-тихо скрипнула, приоткрылась - никого. Я вошел. Она сидела у окна и смотрела на меня так, как будто я был прозрачным. Я поздоровался, она встала. На ней была черная кофта, черная юбка, волосы были расчесаны так, что скрывали половину лица. Не стесняясь меня, она подошла к зеркалу и, наклоняя голову, стала присматриваться к себе.
- Да что вы стоите! - воскликнула она. - Сядьте. Расскажите о себе...
Я сел на стул и стал рассказывать, но рассказывал я как школьник, не мог, и все... Что-то изменилось во мне, и она так пристально смотрела, что у меня закружилась голова, и лицо ее вдруг непостижимым образом отдалилось от меня, но она при этом не пошевельнулась. Я отвел глаза...
- Зачем вы пришли? - спросила она.
- Вы мне нравитесь, - сказал я, вспыхнув от своих же неожиданных слов.
- Ну и что? - спросила она, и мне показалось, что лицо ее побледнело.
Она прикрыла глаза. И я понял, что могу не отвечать... Я почувствовал, что веду себя глупо, но все же сделал этот странный шаг, выученный из книг, - встал перед ней на колени. Она сидела, опустив голову, но через минуту притронулась рукой к моему лицу, волосам - самыми концами длинных пальцев, и я чувствовал колючее, необыкновенное тепло, и потом точно ветерок пробежал по моему лицу...
Не отрываясь, до рези в глазах я смотрел на нее. Она наклонилась, и мы поцеловались. Она отстранила меня.
* * *
...Чем упорнее я гнал от себя странные видения, посещавшие меня в минуты растерянности, тем упорнее они возвращались в самый неожиданный час. Наконец концы сошлись с концами. В ее комнате за чаем вдруг поплыли стены и потолок, я перестал слышать ее, видел, что она говорит, но не понимал... Так прошла минута, слух вернулся ко мне, я переспросил ее:
- Я не слышал... не понял, повторите, пожалуйста!
Это недоразумение ускорило развязку.
- Я обижусь, смотри... - вдруг нахмурилась она. - Ты здесь или где-то далеко-далеко?