Летос

Ее окутал мягкий голубоватый полумрак, пронизанный рассеивающимися солнечными лучами. Наверху мерцали блики, внизу, в сгущающейся дымке, кружились тени с распущенными волосами. Они подплывали все ближе – стремительные, с чешуей блестящей на хвостах, жаждущие ее плоть, ее кровь, ее череп для выращивания золотого жемчуга.

Лавиани запаниковала, выпустила череду пузырей, и едкая, соленая вода попала ей в нос и горло, обдирая наждаком. Сразу же она потеряла все силы и волю, чтобы сопротивляться. Плохо плавающая, желающая лишь одного – вернуться домой, она была напугана и поняла, что тонет. Но стальные пальцы тисками впились ей в плечо, рванули вверх, к небу, к низким облакам и угасающему осеннему солнцу.

Ее первый вдох был точно крик умирающей чайки. Сильная рука приподняла Лавиани над водой и швырнула через высокий борт рыбацкой лодки. Она упала на дно, больно ударившись коленом, и закашляла, дрожа от студеного ветра.

Ее спаситель выбрался следом, с одежды, бороды и волос стекала вода. Бросил на нее хмурый взгляд, откинул тряпку, взял маленький металлический арбалет и прицелился в море.

Когда среди бушующих волн появилась голова уины, арбалет тренькнул, и болт пробил череп водного создания навылет.

– Паскуды, забери вас шаутт, – сказал он со странным, непривычным ее уху южным акцентом, перезарядил, но больше ни одна морская жительница не осмелилась показаться ему на глаза. – Ты едва не утонула, девочка. Больше так не делай.

– Я хочу домой! – проскулила она, стуча зубами от холода. – Пожалуйста!

На его круглом лице появилось раздражение, но ответил он спокойно:

– Теперь я твой дом, и я твоя семья.

В носу защипало, и она заплакала, закрыв лицо ладонями, ощущая глубочайшее отчаяние от того, что она так мала и беспомощна. А еще чувствуя ненависть к этому незнакомцу, который забрал ее…

Когда она вновь смотрела на мир, в комнате горело несколько оплывших свечей. Заменивший ей отца сидел на кровати, глядя куда-то мимо нее. Ввалившиеся щеки, бледная кожа, слюна, стекающая с уголка губ.

– Как забавно, – прошептал шаутт откуда-то из мрака. – Ты любила его? Как прикормленный звереныш может любить своего хозяина? Или же это нечто большее, юный таувин? Ведь он был не первым, кого ты убила. Но у тебя снова трясутся руки. Как и тогда.

– Заткнись! – прорычала она и почувствовала всю тяжесть металлического арбалета.

Демон лишь хохотнул:

– Вот он, шанс все исправить. Облегчить совесть за то, что ты сделала. Паучий яд превратил его мозг в кашу. Дай этому растению жить дальше. Пусть мучается. Пусть существует. Ибо он уже никто. Зачем тебе стрелять, таувин?!

– Потому что я ему обещала!

Это было правдой. В тот день, когда это случилось, удача была не на их стороне. Хитрая ловушка, игла с ядом алой тихони, которая предназначалась ей… Он понял, что его ждет, и попросил об услуге, если все возможности соек в исцелении не помогут.

Не помогли. И ее слово камнем легло между ними.

Лавиани понимала, что перед ней морок. Порождение извращенного мира шаутта, но все равно это было мучительно для нее. Поднять арбалет. Прицелиться. Нажать на спуск.

Щелчок, шелест, и болт, входящий глубоко в лоб. Чтобы быстро. Чтобы наверняка.

Она часто вспоминала тот день. И думала: случись это во второй раз, поступила бы так же?

Теперь ей был известен ответ.

Свечи погасли, комната исчезла, сойка вновь была… где-то. Среди серого мрака. Два широких шага, и она, ахнув, по бедра провалилась в снег.

Вокруг были сугробы, лютый ветер гонял по пустой улице выпавшую за ночь порошу. Дом навис над ней серой громадой, и бледные лучи рассвета раскрасили розовым его занесенную крышу. В черных омутах окон не было ни единого огонька. Из печной трубы не шел дым, а дверь оказалась наполовину занесена.

Лавиани узнала этот дом. Свой дом. Еще целый и не разрушенный. Такой, каким она его оставила.

– В тот год зима затянулась до середины лета. – Змеиный шепот шаутта смешивался с ветром, холодил ее кости. – Тракты заметены, нет улова, нет еды, зимняя стужа – худшая из хворей для вашего племени – шла от поселка к поселку. Ты ведь не думала об этом, таувин? Или не знала? Как считаешь, пережил ли выводок твоей матери то время? Или они сдохли гораздо позже?

– Заткнись! – повторила она.

– Забравший тебя отсыпал им много марок. Золото ослепляет. Отдать одного ребенка, чтобы прокормить других. Так… по-человечески. Только деньги ничего не стоят, когда нет еды. – Он хихикнул. – А быть может, она знала? Твоя мать знала, что ждет город, таувин? Что будет. Быть может, она хотела спасти хоть одного? Отдать для лучшей жизни? Это ведь тоже так по-человечески. Ну и как? Твоя жизнь лучше, чем их смерть?

– Иди сюда, и я расскажу тебе!

И снова смех.

– Как ты думаешь, как они умирали? Кто первый? Сделала ли она что-нибудь для твоих братьев и сестры? Убила самого младшего и скормила остальным? Или поила их собственной кровью, прежде чем умереть? Не хочешь узнать?