Летописный замок

— Знамо, знаю, — не слишком уверенно кивнул Смакла, с трудом отводя взгляд в сторону. Нет, ну на кой ляд этому неправильному демону этакие деньжищи? — Чего тут знать? Все платят и ты плати. А не заплатишь — заставят. Так по шее накостыляют — век помнить будешь, ещё и спасибу свою десять раз скажешь, не поленишься.

— Я о том и говорю. Неохота мне зазря по шее получать. Поэтому, как старший, назначаю тебя казначеем нашей спасательной экспе… нашего похода.

— А почему меня? — насупился Смакла. — Не желаю я быть никаким зачеем!

— Чудак чело… гоблин! — засмеялся Стёпка. — Казначей — это тот, кто хранит у себя общие деньги и тратит их для всех. Врубился? Подставляй руки.

Он высыпал в смуглую ладошку Смаклы все монеты, кроме одной. Её он оставил на всякий случай, чтобы не просить каждый раз у гоблина мелочь:

— Будешь расплачиваться за проезд, ночлег и харчи.

Смакла, не веря, смотрел на деньги округлившимися глазами. Его слегка заострённые уши вдруг запылали.

— Ты почто мне деньги свои отдал? — спросил он хрипло.

— По то, — исчёрпывающе объяснил Стёпка. — Отдал, потому что отдал. Чем ты недоволен?

— А ну как я их тебе не возверну?

— Ну и не надо. Ты что, не понял? Нам же всё равно вместе идти. Куда ты без меня?

— Знамо, никуды, — согласился Смакла. Такое объяснение его, похоже, вполне устроило. Он запустил пятерню в волосы. — Тады это… Харчами надо бы запастись.

— Себе покупай, а мне не надо. У меня уже всё есть. Мне Серафиан вот такую котомку со всякими припасами… это… прислал.

— Эвон как! — Смакла был окончательно сражён. — А я думал, что он…

Стёпка не успел узнать, что гоблин думал о чародее. Из-под арки ворот с шумом, лязгом и звоном подков вырвалась кавалькада всадников. Чтобы не угодить под копыта, мальчишкам пришлось прижаться к стене.

Перед Стёпкой замелькали конские головы, гривы, багряные с золотом щиты и плащи, кольчуги, мечи в ножнах, копья, бородатые лица воинов, островерхие шлемы, притороченные к седлам сумки, снова гривы, щиты и хвосты… Около двадцати верховых промелькнули, прогремели подковами по камням. Резко напахнуло конским потом.

— Дорогу! Дорогу князю!

Невозмутимые гоблины нехотя принялись раскатывать по сторонам свои повозки. Но свободного пути дальше всё равно не было: мешали сваленные кое-как камни, брёвна и бочки. Всадники, бранясь, осаживали разгорячённых коней.

Князь не кричал, не ругался. Бросив повод набежавшим слугам, он легко спешился, приказал что-то склонившемуся к нему воину, окинул коротким взглядом стены замка, двор и, убедившись, что напрямик ему не пройти (ну не перебираться же ему через эти завалы досок, брёвен, камней и песка), направился назад, туда, где стояли мальчишки.

Он не отличался ни ростом, ни особенной статью, и только чёрные пластинчатые доспехи с серебряной насечкой выделяли его среди остальных воинов. Да ещё, пожалуй, лицо — оно сразу приковывало к себе внимание. Это было лицо человека, с малых лет умеющего и привыкшего повелевать, человека, сознающего свою власть и знающего, как ею пользоваться. Кроме того, это было лицо человека недоброго, возможно даже, злого. Человек с таким лицом запросто мог приказать своим воинам зарубить какого-нибудь крестьянина, виновного только в том, что подвернулся под руку в недобрый час.

Он прошёл быстрым решительным шагом мимо мальчишек, прошёл очень близко и не заметил. Кто они были для него? Никто, мелочь, голь, шелупонь безродная. Стёпка успел разглядеть презрительно прищуренные глаза, короткую бородку, густые усы, уже тронутые сединой, да ещё щедро украшенную самоцветами рукоять подвешенного на широком ремне меча.

За князем, слегка приотстав, шагал высокий и довольно худой воин с каким-то серым, бесцветным лицом, на котором выделялись только пронзительно-голубые глаза и длинные вислые усы. Кольчуга его была попроще княжеской, меч не блистал каменьями, на плаще не красовался родовой герб, но голову воин держал не менее гордо и по сторонам посматривал с тем же презрительным превосходством, мол, видали мы и не такие замки и вообще вы все здесь деревенщина дремучая, мхом заросшая, и скоро мы вас всех к ногтю, к ногтю.

Он скользнул невидящим взглядом по Стёпкиному лицу, прошёл мимо, шага через три споткнулся вдруг о невидимую преграду и как-то испуганно и чересчур быстро оглянулся. Стёпка встретился с ним взглядом и почувствовал мгновенный приступ необъяснимого страха. Сердце кольнуло изнутри ледяной иглой, на душе стало отчего-то нехорошо, как после ссоры с лучшим другом. Под рубашкой шевельнулся страж, и Стёпка заново ощутил его увесистую бронзовую тяжесть.

Воин оглянулся ещё раз, потом, не желая отставать от князя, прибавил шагу. Навстречу им уже спешили, уже встречали князя поклонами; слуги гнали прочь зазевавшихся плотников, из распахнутых дверей важно выступал почтенный белобородый чародей…

Стёпка поморгал — у него было такое ощущение, словно соринка в глаз попала. Страж тихонько ворохнулся и затих.

— Кто это был? — спросил Стёпка.