Летописный замок

Спустившись этажом ниже, он словно в другой мир попал. Просторная галерея с высоким сводчатым потолком была похожа на оживлённую улицу какого-нибудь маленького городка. Шум, гам, крики, беготня слуг, звон посуды, лязг и грохот… Если бы не весёлые девичьи голоса, легко можно было бы вообразить, что внезапно подступивший к замку рогатый Д'Орк начал штурм, и его свирепые воины уже ворвались во внутренние помещения, сея панику и смерть.

Стёпка чувствовал себя среди этой всеобщей суеты и деловитой занятости не слишком уверенно. У него поначалу было ощущение, что все смотрят только на него. Ему казалось, что вот-вот кто-нибудь сердитый подойдёт и спросит недовольным голосом: «А что это ты, мальчик, тут делаешь?» И хорошо, если упоминание о Серафиане на этого сердитого подействует. А если нет? Да и не будешь же каждому встречному объяснять, чей ты племянник. Глупо как-то. Можно подумать, что это единственное, чем Стёпка может гордиться, что это профессия у него такая — чародеев племянник. Тем более, что и племянник-то насквозь липовый.

Однако вскоре он сообразил, что его опасения и тревоги напрасны. Никто не донимал его расспросами, никто не косился в его сторону с подозрением, никого не интересовало, кто он такой и зачем тут ходит. Взрослые его вообще не замечали. Бродит по замку праздный отрок, ну и пусть себе бродит. Мало ли в замке отроков.

Зато остроглазые мальчишки сразу признавали в нём чужака: он то и дело ловил на себе их заинтересованные взгляды. Особенно после того, как решился отлепиться от стены и осторожно двинулся к неведомой самому цели. Смуглый до черноты гоблинёнок в длинной рубахе до колен покрутился рядом, заговорить не решился, цыкнул зубом насмешливо и исчез; выглянули из-за двери перемазанные сажей мордашки близнецов, долго смотрели ему вслед; белобрысый пацан с корзиной белья окинул его внимательным взглядом, задержался на сапогах и отвернулся, скорчив презрительную гримасу: видали, мол, и не таковских.

Заводить со Стёпкой знакомство никто из них не пытался. Не до того мальчишкам было. Успеть бы сапоги хозяину почистить, огонь в камине развести, да пыль из кафтана выбить, пока уши не надрали за нерасторопность. Да и не по чину им было заводить разговоры с этим незнакомым отроком в справной одёжке и крепких сапогах. На слугу он никак не похож, не смотри, что рожа вполне деревенская. И ходит-то вон как гордо, не торопится никуда, ишь, руки в карманы заложил! Не иначе, чародеев сродственник, в гости али на учёбу приехамший. Сунься к такому — хлопот опосля не оберёшься. Нажалуется кому, али сам на рожон полезет от излишней гордости. Морду-то ему начистить, конешно, не велик труд, да токмо куды потом из замка бечь будешь? За этакого холёного сродственничка чародеи в мелкую пыль сотрут, не поморщатся.

Стёпка шёл себе потихоньку, стараясь держаться подальше от то и дело распахивающихся дверей и морщась от обилия не самых приятных запахов. Солнце простреливало в узкие окна без стёкол, пылинки беззаботно плясали в золотых лучах. Весёлый шум не утихал, день был в разгаре. Слегка разобравшись в шумной круговерти, Стёпка ощутил лёгкое разочарование. Это было не то место, которое хотелось осматривать. Подумаешь, слуги! Он жаждал увидеть башни, подъёмный мост, что-нибудь боевое, что-нибудь по-настоящему магическое. А тут…

Грузный детина в кожаных штанах и засаленной безрукавке воспитывал палкой гоблинёнка лет восьми. Он держал его за ухо и, охаживая палкой пониже спины, монотонно приговаривал:

— Служи с усердием! Служи с усердием!

Зарёванный гоблин вертелся ужом, но ухо освободить не мог, а палка раз за разом безошибочно находила цель:

— С усердием служи, неслух!

Поразительно, но наказуемый не издавал ни звука, хотя видно было, что ему очень больно. Ещё бы не больно — такой палкой! Но Стёпку сильнее всего поразило то, что многочисленные окружающие не обращали на это безобразие ни малейшего внимания! Здоровенный мужик среди бела дня, никого не стесняясь, избивает палкой ребёнка — и всем до лампочки! А если он его покалечит?

Стайка молоденьких служанок, шурша длинными юбками, прощебетала мимо, и ни одна не оглянулась. Убелённый сединами благообразный старик, зябко кутающийся в тёплую шубу, предусмотрительно свернул к противоположной стене, чтобы не задела его взлетающая и опускающаяся палка, и не приостановился ни на мгновение, даже не покосился. А плотный, бритый наголо вурдалак неожиданно для Стёпки подбодрил детину:

— Не жалей, не жалей поганца! Что ты словно гладишь его!