Летописец и ведунья

Пока это было лишь ее воображение. Но вот туманный глянец зеркала вдруг заискрился. В центре его затрепетала серебристая точка, которая вырвалась вдруг из зеркала острым упругим лучом и прорезала темноту далеко-далеко впереди. Инда понимала, что осталась сидеть на месте, но также понимала; что стремительно несется в этом белом, режущем темноту луче куда-то вдаль.

Под нею стелилось ровное поле, потом вздыбились горы, потом серебром блеснула извилистая речка, на берегу которой темнели слабые контуры хижин. Луч опустил ее (но разве не она сидит здесь, в своем доме, у зеркала?) на земляной пол чужой хижины, и она увидела Его.

Он сидел за дощатым длинным столом, задумчивый и грустный. Перед ним грудой лежали деревянные обожженные таблички вед (низанные на бечевку), еще не испещренные письменами. Тут же оружие. Видно по всему: на заре Летописец выйдет в поход и догонит рать ведунов. Инда долго наблюдала за ним, понимая, что он не видит ее и видеть не может. Она прощалась с ним.

Она видела, как подошла к нему статная женщина в расшитой одежде, ласково взяла его за руку и повела от стола. Видела, как эта женщина стелила широкую постель. Видела, как Летописец подошел к другой постели, на которой спали двое малышей - девочка и мальчик - и поцеловал их в лоб. Слышала, как статная женщина позвала его: "Ганг!" - и протянула к нему руки.

Так вот как зовут тебя, любимый, в твоем племени! Ганг... Ей дороги были эти последние минуты прощания с любимым, но пора было уходить: статная женщина снова окликнула его:

"Ганг!" И он пошел к ней.

Инда вскрикнула от нестерпимой боли в сердце и, проваливаясь в темноту, в которой медленно плавали какие-то крошечные серебряные точки, унесла с собой последний взгляд Летописца, в зрачках глаз которого отразилось ее, Индино, лицо...

Она не знала, сколько пробыла в забытьи, но первое, что сделала, придя в себя, - с силой наступила ногой в кованом сапожке на туманную гладь зеркала, раскрывшего ей горькую правду, и то, слабо хрустнув, раскололось.

Она не стала подходить к своему бронзовому зеркальцу, не стала трогать свое лицо, ища морщины. Она молча села у догорающего костра, в бездумье, глядя в проем хижины на холодные звезды этой чужой земли, и так просидела до рассвета.

- Что ты натворила, внучка! - услышала она испуганный голос бабушки. - Ты разбила Наследство! В наказание за это ты стала обыкновенной смертной женщиной, и тебе не дожить до нашего прихода к окоему!

- Обыкновенной? - очнувшись, переспросила Инда. - Значит, я не стала бессмертной старухой, как ты?

- Старухой ты станешь, но в свое время, как становятся все обыкновенные женщины. Но твой век будет так короток!

- Но мне и не нужно ничего другого! - дивясь непониманию бабки, молвила Инда.

Теперь она резво подбежала к бронзовому зеркальцу, и оттуда блеснуло белоснежным пятном ее молодое зеленоглазое лицо.

- Ты ничего не понимаешь, бабуля, хотя и прожила сто лет! Пусть я проживу вполовину меньше, зато я знаю, что такое Любовь и Обман, зато я увидела любимого тогда, когда не могла больше терпеть разлуки, и попрощалась с ним. А впереди еще очень большая жизнь. Разве этого мало?

- Глупая, - качая головой, тихо проговорила старая бабка, - зато ты больше уже не ведунья.

- Зато я просто женщина и воин!

В селенье раздались призывные звуки боевой трубы: то воины собирались в поход мести. Инда, с этого дня не ведунья, теперь могла идти вместе с ними.

Опоясавшись мечом, закинув за спину колчан со стрелами, не забыв прихватить и ларец с целебными снадобьями от ран, выбежала она из хижины и, свистнув своего саврасого веселого конька, поскакала туда, где звенела походная труба. Может быть, Летописец уже там или примкнет к рати по дороге. Какое ей теперь до него дело? Она попрощалась с ним, а в походах нет места ни для любви, ни для личных обид.

...Потом, после похода мести, их ждало большое переселение с берегов Ениса через высокие снежные горы в теплую страну, где вспять друг от друга текут две большие реки - каждая к своему морю, и им пока нет названия...