— Ей же завидно — всю жизнь в хористках, вот она и делает гадости, вот она и.
— Верка, да помолчи ты. Тр-р-рр — трещотка. Тошно, Верка. Ах! — прикрыл глаза ладонью Делеор.
Вера, забыв о своем отвращении к ковру, села у ног Делеора и обняла его колени. Он, сменив гнев на милость, положил ей ладонь на голову.
— Делео-о-ор, — растаяла Вера, — как мне с тобой хорошо-о.
«Начинается», — подумал Делеор и оказался прав.
— Делеорчик, когда мы поженимся? — тоненьким, жалобным голоском спросила Вера. — Делеорчик, ты же обещал, что скоро.
— Скоро, Верка, скоро. Вот клянусь. Вот разведусь к лету, и тогда.
— Почему к лету, Делеор? Ты же обещал через две недели, — всполошилась Вера.
— Ну, не через две, допустим, а через три. Но я подумал, что к лету лучше. Летом всегда все как-то само собой утрясается, рассасывается. Все добреют, не скандалят.
— А она скандалит? — особо выделяя слово «она», спросила Вера.
— Ну, что ей скандалить, она ведь еще и не знает, что я. Что мы. — проговорился Делеор и, поняв, что проговорился, заерзал в кресле.
— Делеор, но как же?.. Ты же говорил, что все рассказал жене, — растерялась Вера.
— Верочка, я. Я намекал. Прозрачно, — оправдывался Делеор. — Но вот теперь я не уверен в том, что она поняла. Нет, не уверен, не поручился бы. А может быть, она забыла или решила, что это не всерьез, что я так шучу? Я в раздумьях по этому поводу. Женщины-то — загадочные существа, не так ли, Верочка?
— Делеор, но я… рассчитывала до лета. Потому что, видишь ли. Видишь ли, Делеор, у меня будет ребенок. То есть у нас с тобой. Ты рад?
Делеора новость потрясла до глубины души, то есть до того гнездилища, где обитал его тенор:
— Прости? Как это? Ты шутишь, Верочка? Как это?
— Обыкновенным образом. Так ты рад? — допытывалась Вера.
— Я? Рад? Ну да. Я рад. Очень рад, — мямлил Делеор. — А своевременно ли нам заводить ребенка?
— Если ты рад, то, конечно, своевременно. Мы же поженимся. И я скоро все расскажу папе.
— Папе? А при чем тут папа? — не на шутку перепугался Делеор.
— Ну как при чем? Он же должен знать, что скоро станет дедом, что я замуж выхожу за любимого человека, мало того — за республиканскую знаменитость. Пусть тоже порадуется.
— Ох! Ох, Верочка! Мне кажется, что нельзя так сразу. Мне кажется, что твоего папу надо подготовить. Как-нибудь постепенно сообщить, чтобы не. Чтобы не шокировать. Это же другое поколение, Верочка. Ему нужно время, чтобы понять молодых, наши чувства и стремления.
— О, ты не знаешь моего папу, Делеор. Он очень понятливый, и он все для меня сделает.
Делеор воспринял последнее замечание как угрозу, он даже побледнел, в полной мере представляя себе, что такое генерал КГБ и какой властью и силой он располагает. Безусловно, почти неограниченной, во всяком случае, в пределах города. И Делеор развелся бы, очень быстро развелся и женился на Верочке, если бы не некоторые обстоятельства, никак этому не способствующие, а точнее говоря, прямо препятствующие.
Тем не менее Верочку следовало утешить и обнадежить, что уже вошло в привычку у Делеора. Он клятвенно обещал Вере, что к лету они непременно, непременно распишутся, и дитя родится в законном браке. Верочка удалилась на репетицию хора успокоенной и окрыленной, а впереди Верочки уже летела и распространялась со скоростью если не света, то звука пикантная новость о ее беременности от Делеора и о его предполагаемом разводе.
Верочка, по обыкновению, не учла высокой звукопроницаемости фанерной перегородки, а за нею в общей гримерной переодевался неудачливый дублер Делеора Марик Усов. Марик денно и нощно мечтал занять место ведущего тенора, но активно интриговать опасался, а лишь распространял сплетни о Делеоре и его любовницах. Но никогда еще ему не доводилось распространять новости столь сенсационные, и потому в сладостном предвкушении волновалась грудь его: ужо тебе, Делеорушка! Потерпишь ты, Делеорушка, от профсоюзной общественности за аморальное поведение!
Аврора Францевна была моложе своего мужа, родившегося в год десятой годовщины Октябрьской революции (его имя, казавшееся экзотичным, собственно и означало «десять лет Октябрьской революции»). Но, хотя она и была моложе, однако тратила немало усилий, чтобы подольше оставаться молоденькой и свежей. И за полтора года замужества не проходило и дня, чтобы она не делала гимнастики для мышц лица, специального массажа и масок, призванных не допускать появления дряблости кожи и морщинок. Впрочем, от природы, вернее, от матери-латышки ей достался изумительный цвет лица, подмеченный в свое время Верочкой, а также пышные волосы платиновой блондинки, глаза линялой голубизны, бесцветные ресницы и сдержанная мимика. Но внешностью своей Аврора не была довольна, и, как она подозревала, муж ее тоже. Иначе он не увлекся бы в свое время некоей Верой Иринеевой из театрального хора, яркой, темной шатенкой, кареглазой и пухлогубой.