Летописец

— Я готова вас слушать, Гофман, — промолвила фрау Шаде, подпавшая под обаяние собеседника, — ведь, насколько я понимаю, ваше сочинение — это прелюдия к рассказу о вас самом.

— Вы не ошиблись, фрау, — кивнул Гофман, — я расскажу кое-что и о себе. На чем там обрывается мой шедевр?

— Вы закончили смертью Марии и Франца.

— Да-да. Я их ни разу не видел, к сожалению. Они погибли еще до того, как я родился. Франца я видел на фотографиях. Мне говорили, что фотографии не передают его особой мимики, так располагавшей к нему людей. Мне остается поверить на слово.

— Ваше имя ведь тоже Франц, не так ли? Это имеет отношение к…

— Ну, конечно же, фрау Шаде. Меня назвали в честь дедушки. Так вы позволите продолжить рассказ?

Фрау Шаде давно уже сменила напряженную, предназначенную для официальной беседы позу на гораздо более свободную, чуть ли не интимную. Она скрестила ноги под стулом, облокотилась на стол и положила подбородок на переплетенные пальцы. Глядя прямо в глаза сидевшему перед ней маленькому человеку, она кивнула в знак того, что готова слушать.

Гофман тоже уселся поудобнее, предварительно немного поелозив на стуле. Он закинул ногу на ногу и обхватил руками колено. Детский его ботинок слегка покачивался, подрагивал, словно кончик кошачьего хвоста. Он снова зажмурился на секунду, потом наклонил голову и произнес:

— Так слушайте.

Глава 12

Ты еще ничего не знаешь о всеистребляющей боли жизни. Природа жестока к нам, она печется и заботится лишь о своих здоровых детях, а больных она покидает, и более того — обращает все виды грозного оружия против самого их существования.

Муха Навозная, он же Мухтар Насыбулович Нигматуллин по паспорту, с метлой наперевес склонился над подвальной отдушиной, в которую могли пролезть только кошки да (со скрипом, обдирая локти и коленки) наглые мальчишки. Муха орал в отдушину пропитым голосом:

— Шаромыжки! Засранцы! Екэлэмэнэ! Замур-р-рую, недоноски! А неповадно чтоб. А я видал, кто в окно мырнул! А будет вам от родителей, поганцы! У-у-у, петлюровцы! Микробы, бациллы холерные!

Олег, Вадик, а также их приятели и соседи Кира Самоедов, Колян Аркебузов по прозвищу Дуремар и Яша Берман — пионерское звено в половинном составе, остальные — девчонки — сидели на корточках прямо под узким окошком и молча, затаившись, выжидали, когда Мухе надоест орать и он или отправится в гастроном на Средний проспект или, что более вероятно, сначала пойдет отпирать подвал, где они прячутся, чтобы поучить метлой хоть кого-то из компании, кого поймает. Вот когда он залязгает ключами в амбарном замке, на который заперт подвал, тогда и придет время смываться, подставляя друг другу плечи и колени, вытаскивая оставшихся за руки, обдирая бока и набивая шишки. Такова была отработанная техника отхода из подвала, если вас там заставал дворник.

Но этот подвал был незнакомым и оказался слишком глубоким: чтобы дотянуться до окошка, надо было встать в полный рост и во всю длину вытянуть руки вверх. В этот подвал они попали не по собственной воле и интересу, а удирая от Мухи Навозной. Колян нырял в подвал последним. Его-то, вероятно, и опознал треклятый Муха.

— Ребя, — прошептал Олег в разгар Мухиной оратории, — а как последний выбираться будет? Высоко же.

— Ящик бы, — пискнул Дуремар. — Может, здесь и есть. Подвал сухой и старой картошкой воняет, как в овощном магазине. Здесь точно картошку хранили. Посмотрим?

Под ногами были сухие доски, а не осклизлые кирпичи, что действительно свидетельствовало в пользу «картофельной» версии.

— Что смотреть? И так видно, что нет, — буркнул Олег, слюнявя пальцы и смазывая сквозь дыру на штанах ободранную при падении из отдушины коленку, — маленький подвал-то. Вон дверь, а вон решетка, тоже запертая. Там уже соседний дом.

И действительно, хотя освещение в подвале оставляло желать лучшего, видно было, что он пуст, лишь в воздухе висела грязно-серая, как собачьи очесы, пыль. И висела эта пыль тоской непроглядной, потому что сегодняшнего подвига Муха-фашист им точно не спустит. Если он даже и не всех разглядел, ничто не помешает ему в очередном приступе вредности заявиться в школу, отыскать директрису или, того хуже, завучиху Иннессу Львовну, а та вызовет Марианну Александровну, француженку, их классную руководительницу, и. Лучше не думать, что будет.