Летом сорок первого

– Внимание! Тише! Внимание! – раздался зычный голос военного с бумагами в руке, и шум в зале как-то сразу угас, стало тихо-тихо. – Объявляю состав повзводно. Кого вызову, те выходят строиться в коридор. Первый взвод!

Он зачитывал фамилию, и тут же кто-то вставал и со своими вещами выходил. Борис Степанов и Эдик Томашевский попали во второй взвод, а Юлий Царин и Виталий Гонтарь – в третий.

Потом было общее построение, и строем двинулись к Комсомольской площади. По дороге гадали: на какой вокзал? Ленинградский или Ярославский? Оказалось на Казанский. Разместились в вагонах электрички и, с редкими остановками, не впуская посторонних пассажиров, они прибыли поздним вечером на конечную станцию за Коломну. Там, выгрузившись, сложив свои пожитки в кузов полуторки, двинулись строем по пыльной проселочной дороге, которая пролегала через лес. К рассвету пришли к военному городку, спрятанному в гуще соснового бора.

– Добрались, кажется, до мест временной приписки, – устало пошутил Эдик, прислоняясь плечом к кирпичной стене казармы. – Был, так сказать, наш первый раунд.

– А после первого раунда положен законный перерыв, – сказал Борис, усаживаясь рядом на земле.

– Хорошо бы этот перерывчик продлить минут на шестьсот, – мечтательно произнес кто-то сбоку.

– Да и не мешало бы в зубах поковыряться поросятиной или утятиной, – добавил другой.

– Вопрос вполне резонный, друзья, – оживился Томашевский. – Свой гражданский жирок мы вытрясли за один переход, так что подкрепиться очень даже бы не мешало.

– Разговорчики! – раздался уже знакомый им голос молодого лейтенанта Патанина, командира второго взвода. – Встать! Построиться!

Повели в баню, вернее, в летний душ. После помывки каждый получил комплект новенького солдатского обмундирования, потом размещались в казарме, где стояли впритык сбитые из досок двухъярусные койки, похожие на спальные места в плацкартных вагонах, только без перегородки. Койки стояли рядами вдоль стен, были одинаковыми и заправлены одноцветными серыми одеялами. Борис подумал, а как же он будет находить свою постель? Именно об этом же размышлял вслух и Томашевский, занявший верхний этаж.

– Может быть, какую-нибудь метку сделаем, а?

Борис вышел в проход и, осмотревшись, сказал:

– Запоминай, наша от входа пятая. Пятая, запомнил?

Эдик успел лишь кивнуть. Звонко затрубили горнисты, послышалась команда:

– Выходи строиться!

Борис и Эдик, как другие прибывшие из Москвы, поспешили к выходу из казармы.

Начинался первый день службы.

4

Военная фортуна переменчива. Впрочем, легче всего сваливать любые свои промахи и неудачи на фортуну, дескать, если не повезло, то не повезло. На войне, как и в любом ином деле, прежде чем действовать, нужно хорошенько обмозговать каждый свой шаг, взвесить возможности и свои и противника, да заодно приготовиться к любым неожиданностям.

Война чем-то отдаленно похожа на бой на ринге, размышлял Закомолдин, когда выходишь на поединок с неизвестным противником и можно в любой миг ожидать такие неожиданности, от которых из глаз искры посыпятся. Только на войне нет ни раундов, ни судей, ни зрителей. Одни действующие лица. А самих неожиданностей полным-полно, особенно когда находишься в глубоком вражеском тылу, где опасность тебя подстерегает на каждом шагу и именно с той стороны, где ты меньше всего предполагаешь ее встретить.

Теперь, спустя время, а точнее, часы, Закомолдин мог сердцем понять и оправдать решительные действия уставших и измученных непрерывными боями героических защитников многоамбразурного дота «Утес». Их к тому времени там оставалось, судя по всему, не так и много. Как ни как, а десятые сутки беспрерывно и день и ночь дот вел трудный бой, неравный поединок и удерживал около своих бетонных стен значительные силы врага. Сколько тонн металла и взрывчатки обрушили из пушек и самолетов немцы на казематы и куполообразные башни, чтобы сокрушить стойкость его защитников и превратить в груду обломков эту долговременную огневую точку с символическим названием «Утес»! Опрокидывая все кабинетные расчеты германского командования, выдерживая жестокие бомбежки и артиллерийские обстрелы, дот держался и вел губительный огонь. Держался из последних сил. И все эти десять суток сквозь оптические прицельные приборы и просто амбразуры защитники видели лишь атакующих немцев, их танки, их бронетранспортеры, которые выкатывали и били прямой наводкой, всаживая снаряд за снарядом в развороченные взрывом проемы, трещины и пробоины, разрушая и уничтожая все живое...

Да как же они, защитники дота, могли представить себе, поверить в то, что долгожданная помощь к ним пришла в образе двух фашистских танков и малочисленной группки солдат, одетых в красноармейскую форму, кричащих по-русски – «ура!», но и с немецкими автоматами в руках. Ну что из того, что они с ходу опрокинули пару пушек, разбили бронетранспортер, заставили разбежаться на фланге пару десятков врагов? Не чистый ли это маскарад, чтобы как-то усыпить бдительность, проникнуть в дот и ликвидировать его защитников?