Летом сорок первого

И капитан не ошибся в своих предположениях. Не успели машины отъехать и десяти километров, как над лесом показались немецкие самолеты. Они летели кучно и низко, стремительно приближались к огневой позиции, хищно распластав свои крылья, на которых в белых кругах чернела паучья свастика.

Глава шестнадцатая

1

День выдался трудным и напряженным. Гитлеровцы наседали, они упрямо, не считаясь с потерями, лезли и лезли вперед. Батарея капитана Флерова появлялась на самых опасных участках и в самые критические минуты, когда, казалось, уже ничем нельзя было остановить врага. Фронт держался на живую нитку без глубокой обороны, держался на мужестве и стойкости солдат, а у командования резервы давно истощились, все, что можно было собрать и бросить на передовую, уже было использовано.

Тяжело доставалось и батарее Флерова. Гитлеровцы буквально охотились за ней. Стоило произвести очередной залп, который буквально стирал с лица земли и незваных пришельцев, и их технику, как в небе появлялись десятки вражеских самолетов. Они нещадно бомбили по площадям большие лесные участки, намереваясь хотя бы таким образом накрыть таинственное артсоединение.

Счастье пока улыбалось капитану Флерову. Да и его батарейцы, понимая опасность, которая сгущается над ними, научились беречь каждую минуту. Три раза сегодня батарея била по врагам и три раза успешно ускользала от воздушных хищников. И сейчас она перебазировывалась на новый участок.

Иван Нестеров, чуть склонившись к рулю, вел боевую машину ровно и на приличной скорости, соблюдая положенную дистанцию с впереди идущей. За ним, не отставая, в клубах пыли, следовали другие машины, он это видел в боковое зеркало, укрепленное на кабине для заднего обзора.

А лесной дороге, казалось, ни конца нет, ни края. Ух, как надоели Ивану за три недели войны эти глухие проселки, песчаные и глинистые, пыльные да ухабистые, с нежданными поворотами, крутыми спусками и подъемами, одноколейные пути гужевого транспорта с трухлявыми мостками через капризные речки, с заболоченными бродами, ведущие в темень леса, стиснутые с обеих сторон деревьями, чьи корни, словно окаменевшие змеи, выпирали из-под земли, и прыгала по ним машина, грозя опрокинуться.

Рядом с водителем, уцепившись рукой за скобу, сидел Константин Сергеевич Закомолдин, уже свыкшийся с постоянной тряской и бесконечной качкой, которые чем-то напоминали ему палубу корабля, рождая в памяти светлые воспоминания лихой молодости. Он видел, как живых, давно погибших друзей-моряков, походы по штормовому Черному морю, вспоминал яростные сражения с врангелевской эскадрой под Феодосией, когда им удалось потопить крупный боевой корабль. И еще виделись ему другие годы, когда он с женой и с Сережкой летом выезжал на все воскресенье в подмосковный лес, чаще всего по Можайской дороге до Голицына, до Больших Вяземов, и углублялись они в молодую сосновую рощу, где в изобилии водились грибные места... Но все эти воспоминания рождались и проносились отрывочно, как картинки в детском калейдоскопе, и Закомолдин не задерживал внимания ни на одном из них. О чем бы он не думал, а мысли невольно возвращались к тому, что произошло у него на глазах, – к убитым диверсантам.

Иван Нестеров, как и все другие шоферы, больше всего беспокоился о машине, нежели о собственных неудобствах. Чутко вслушиваясь в монотонный говорок сильного зисовского мотора, он воспринимал его как живое существо, понимал каждую интонацию, и по-человечески, сердцем сочувствовал, когда тому приходилось перенапрягаться на крутых подъемах, или подбадривал и сдерживал, когда на пути вставали лихие спуски.

Всматриваясь в дорогу, в ее неровности, Иван мысленно разговаривал с машиной и в то же время, как и Закомолдин, думал о том, что произошло на огневой позиции. Появление диверсантов, смерть майора из штаба дивизии встревожило не на шутку весь личный состав батареи. До чего же додумались фашисты! На какую подлость решились! Замаскировались под раненых. И он, Иван Нестеров, тоже маху дал, чего таить. Тот, который с костылем, крутился около боевых машин, закурить попросил, и он ему отсыпал щепотку махры, а Закомолдин помог скрутить козью ножку. И шпарил, гад, по-русски чисто, да с прибаутками еще! Тогда и в голову не могло прийти ему, Нестерову, что перед ним вражеский лазутчик, коварный диверсант, засланный к нам в тыл для выяснения секретов. Молодцы солдаты из гаубичного расчета, тертые парни, они и задержали чересчур любопытных раненых. Сначала даже кое-кто и заворчал на артиллеристов, мол, чего зазря к покалеченным бойцам цепляются, а оно вон как обернулось. Правы они оказались, солдаты гаубичного расчета, тысячу раз правы. Будь все батарейцы такими бдительными, может быть, и не пришлось бы расплачиваться такой ценой, жизнью прикомандированного майора. Такие невеселые пироги получились.

– Что, Сергеич, задумался? – спросил он Закомолдина, сидевшего рядом тихо и сосредоточенно.