Летом перед грозой

Ему всегда очень важно, что о нем подумают и какого мнения о его нескромной персоне будут окружающие.

Ловить он предпочитает на тяжелые блесны и джиг и обладает страшным, нечеловеческим терпением, часами впустую «обстреливая» с мощной палки тяжелое тело реки джиг-головками в ожидании пятнадцатиминутного выхода судака.

Ловит он при этом, надо отдать должное, очень и очень здорово. Возможно даже, хоть и тяжеловато в этом признаться, лучше, чем мы все вместе взятые.

Я же – на удивление всеяден.

У меня есть и квартира, и дом в ближнем Подмосковье, и жить мне нравится почти одинаково и там, и там.

Мне одинаково нравится тяжелый джиг и работа деликатными палками.

Вон даже нахлыст начал осваивать, на старости-то лет, блин…

– Может, – поднимаюсь, – парни, я пойду, чайку закажу? А вы тут приберетесь пока. Хорош уже язык глебушкин водкой-то запивать, скоро все купе хреном с чесноком провоняет. А если кто хочет чем еще кроме чая продолжить, то вон, у меня в сумке сверху еще две бутылки вполне пристойного вискаря. Односолодовый, кстати. И торфяной.

Глеб смотрит на меня почти с восхищением и тянет большой палец вверх.

– Во, – кивает. – Ну, что тут еще-то можно сказать?! Мужик!

Глава 8

… На подъезде к Свири дождик неожиданно закончился, и купе залило солнцем. На перроне, когда мы туда наконец-то вылезли, тоже было солнечно, но все-таки довольно ощутимо прохладно.

Дул легкий ветерок.

Славка и Глеб, как только вышли, сразу же, как на пожар, схватились за мобильные телефоны.

Я немного подумал и тоже набрал жену.

– Что, – интересуется, – неужели уже в Петрозаводске?

– Да нет, – смеюсь. – Просто Свирь, стоим здесь долго. Вот, вышел на перрон покурить, решил набрать.

– Делать тебе, – хмыкает, – нечего.

– Нечего, – соглашаюсь.

– Ну да, – вздыхает. – Ты же в поезде едешь. А я сижу, статью заканчиваю. Потом еще к ней фотографии отбирать.

– Понятно, – вздыхаю в ответ. – Все-таки два журналюги в одной семье – это некоторый, так сказать, перебор.

– Не льсти себе, – ехидничает. – Ты уже давно не журналюга. Ты – лицо из телевизора. И интервью ты, кстати, уже давно не берешь, а даешь.

Я сглатываю.

– Проехали, – говорю, – любимая.

Она на секунду замолкает.

– Да, – сглатывает в ответ. – Извини.

Некоторое время молчим.

– Ладно, – вздыхаю. – Я же говорю, проехали…

Она вздыхает в ответ.

– Нет, я все понимаю. – Я прямо вижу, как красиво она кривит губы в телефонную трубку. – И что так надо. И что деньги из воздуха не берутся. И что мужик не может вечно быть даже очень удачливым щелкопером. И то, что ты по-прежнему отлично пишешь. Но в редакции ты, по-моему, был куда более счастливым человеком. Потом этот чертов бизнес. Про твои сегодняшние дела я и не говорю.

Я чувствую, что еще немного, и она расплачется.

Вот ведь черт.

– Ингусь, – хмыкаю, – ты, по-моему, больше меня по этому поводу переживаешь. Береги себя. Главным для меня все равно было книжки писать, а не статьи. А этого у меня никакое мое нынешнее место работы не отберет.

Она, кажется, немножко успокаивается.

– Книжки, – тянет. – Книжки – это да, это хорошо. Ты когда в последний раз текст-то в издательство сдавал?

– А вот это – не надо, – смеюсь. – Это в данном случае не главное. Я и сейчас с текстом ковыряюсь с новым, где-то как раз на середине. Да, идет туговато. Но – идет.

– Ну, и слава Богу, – вздыхает. – Ладно. У меня все в порядке, у котов тоже. У тебя, судя по всему, аналогично. Поэтому я пошла работать дальше. А ты иди дальше бухай, пока такая возможность есть и меня нет рядом.

– Это, – соглашаюсь, – одно из редких преимуществ твоего отсутствия, да. Пойду воспользуюсь.

– Пока, – смеется.

– И тебе, – ухмыляюсь, – тоже, пожалуй, не хворать.

.Вот ведь, думаю, блин.

Ну, да ладно.

Жизнь…

…Поискал глазами бабульку на перроне, что-то неожиданно и дико захотелось местных пирожков с рыбой.

И – ни одной.

Пришлось направиться к проводнице, уже другой, не той разбитной красотке с двумя золотыми фиксами. Та, видимо, спать ушла, благополучно сдав смену вот этой вот немного сутулой тетеньке с поникшей фигурой и неисправимой усталостью в самых уголках глаз.

– Здравствуйте, – говорю, – я из вашего вагона пассажир, из шестого купе.

Она только кивает.

Знаю, мол.

Звуков издавать даже не удосуживается.

– Мы тут, – начинаю объяснять, – с товарищами каждый год на рыбалку ездим. Если получается, то вообще по два раза в год. И всегда покупали тут, в Свири, у бабушек пирожки с рыбой, уж очень они тут у них вкусные. А сейчас гляжу – что-то и нет никого.

Она снова кивает, поднимает на меня усталые и, когда-то, судя по всему, очень красивые глаза.

Наконец, заговаривает:

– Так гонять их стали. Сами раньше у них всегда затоваривались.

– А что так? – удивляюсь. – Эти-то кому помешать могли?!

Она только хмыкает:

– Так приказ. О запрете торговли на перронах. По всей России сейчас так будет.

– О как! – удивляюсь еще больше. – А что тогда мужиков на Лодейном Поле с их палеными сигами не гоняют?!

– Так им заплатить есть чем, – хмыкает еще раз.

Потом задумывается:

– Или начальник вокзала там не такой зверь.

Я только вздыхаю.