Летоисчисление от Иоанна

И сейчас Иоанн чётко осознал, что ему нужен этот неуступчивый монах. Нужен Филипп. За другом Федей была преданность, а за Филиппом — сила правоты. Чем больше Филипп упрямился, тем становится нужнее Иоанну. Понять его, Иоанна, Филипп не сможет — недалёк. Но вот если примет… Тогда Иоанн проломит небо.

— Неправильно ты мне ответил! — гневно кричал Иоанн. — Не за таким ответом я тебя с Соловков выдернул! Неужто вернуться хочешь — портомойни строить?!

— Лучше портомойни, чем виселицы… — ещё тише сказал Филипп.

Он помнил, что случилось с родителями Маши, с женой и детьми племянника Ивана Колычева. Всё это устроил царь. Филиппу было горько согласиться, что его друг детства, просивший о великой жертве за себя, теперь сам приносит такие жертвы, никого уже не спрашивая.

— А-а!.. — завопил Иоанн. — Не хочешь со злодеями-кромешниками знаться? Да?

Иоанн даже присел, заглядывая Филиппу в глаза.

— Не хочу, государь, — покорно вздохнул Филипп. — Не сердись. Ты спросил — я ответил. — Филипп со страданием покачал головой. — Не понимаю я ничего в Москве. Не понимаю, зачем нужны тебе опричные… Почему с людьми — как с девочкой этой…

— Хочешь — объясню? — перебил Иоанн. — Или испугаешься?

Филипп с надеждой поднял глаза на Иоанна. Неужели этой крови есть оправдание?

— Правды бояться — грех, — твёрдо сказал Филипп.

Закутанная в шубы, Маша сидела в санках царского обоза. В руках она держала икону Иоанна. Обоз ещё стоял у крыльца новгородского подворья. Несколько опричников приплясывали у царского возка и в шутку толкали друг друга плечами — грелись. Большой санный возок Иоанна был по дверкам украшен двуглавыми орлами.

Двери подворья распахнулись, и на крыльцо вылетел сам Иоанн, без шубы и шапки. За царём спешил оторопевший Филипп.

— Погляди на дела царя-кровопивца! — кричал Иоанн, скатываясь по лесенке крыльца к возку. — Я тебе глаза-то поганой кровью протру!

За царём и монахом спешили опричники, несли шубы и шапки.

Иоанн нырнул в возок и потащил за собой Филиппа. Филипп успел только махнуть Маше рукой.

Возок с треском отодрал от снега примёрзшие полозья, и кони рванули его за ворота так, что едва не переворотили набок.

Опричники торопливо прыгали в сёдла, лезли в сани. Один из них лихо заскочил в Машины санки, уселся, разобрал поводья и оглянулся.

Это был Федька Басманов.

— Что, рыбка, заплыла-таки в мой омуток? — весело спросил он и подмигнул.

Маша вжалась в шубы. Федька дёрнул поводья и тронул санки.

Обоз Иоанна летел по улочкам деревянной зимней Москвы. Прохожие шарахались к заборам, залезали в сугробы. Собаки с лаем катились вслед за санями. Мелькали крыльца, мостики, ледяные вербы, колодцы, виселицы, колокольни, поленницы.

На крутом повороте из последних санок вдруг кубарем вывалилась девочка в лёгком тулупчике. Она тотчас вскочила и, шатаясь, побежала к ближайшему проулку. К груди она прижимала икону.

А санки Федьки Басманова неслись дальше. Федька улюлюкал и щёлкал вожжами. Он не видел, что сзади остался только пустой кокон из шуб, в которых сидела Маша.

Глава 7 ЗАСТЕНОК

Филипп хотел верить, что Иоанн добр, потому что хотел служить державе, а служить державе он мог только при праведном государе.

— Как ты, Малюта, в этой тьме видишь? — ворчал Иоанн, нашаривая ногой ступеньку.

Держась за стену, Филипп спускался в подвал Опричного дворца вслед за царём. Здесь, в подвале, был застенок Малюты Скуратова.

Сам Малюта в кожаном фартуке и с засученными рукавами стоял возле печи и подслеповато глядел на пришельцев. В печи в углях чернели кривые клещи.

Иоанн решил сломить упрямство монаха прямым сокрушительным ударом — показать Филиппу застенок, где пытали воров. Глубже, чем сюда, царю уже не упрятать своих тайн. Пусть Филипп всё увидит сам.

— Вот, гостя привёл, — сказал Иоанн Малюте, наконец ступая на земляной пол. — Игумен Соловецкий Филипп.

Иоанн насмешливо смотрел, как Малюта поклонился Филиппу, а Филипп — Малюте. Таким бы чином — и дальше… Иоанн хотел, чтобы Филипп стал его небесным Малютой.

Филипп озирался. Просторный высокий подвал освещала сейчас только печь. Её огонь отражался в лужах на полу. Казалось, что Малюта в застенке один.

— Скажи-ка ты гостю, Григорий Лукьяныч, много ли врагов у меня? — нараспев спросил Иоанн, будто произнёс зачин у сказки.

— Хватает, государь… — робко ответил Малюта, моргая.

Сегодня он устал как собака. Но неужели государю открылось что-то такое, чего он просмотрел на пытке? Малюта работал честно, выкладывался весь — и боялся, что работает плохо.

— А нет ли оклеветанных? — напоказ спрашивал Иоанн.

— Все сами признались, — обиженно ответил Малюта.

Он не щадил изменников, клещами выдирал признания, и казнь непризнавшегося казалась ему преждевременной недоделкой.

Филипп рассматривал Малюту, будто иноземца. Этот коренастый мужик каждый день спускается в ад и ходит там по колено в крови. Каждый день творит муки и узнаёт о предательствах. Другой бы на его месте спятил. На чём этот держится?

— Лучше, игумен, спросим прямо у изменников. — Иоанн распахивал перед Филиппом все двери. — Ну-ка посвети, Лукьяныч.