Было условлено, что после работы все соберутся в правлении колхоза. Надо же обменяться впечатлениями, поговорить и просто так поглядеть друг на друга: какова колхозная работенка, — это вам не за партой сидеть. Правда, из Малых Пустошей никто не придет. И так к ночи дело, а туда и обратно еще десять километров отмахай. Не ждали и посадских. Оттуда еще дальше. Но большепустошские один за другим подходили к правленческому крыльцу и, судя по веселому настроению ребят, первый день в общем прошел хорошо. К сбору подоспела и Яблочкина.
— Как дела, комсорг?
— Порядок!
— А Кочергин не утопил паром? — спросил Илька Поляков.
— Ждет, когда тебя перевозить будет.
— Слыхали, Юрка сегодня две втулки запорол!
— Это ему не литература!
— Девчонки, а в парниках уже есть огурцы? Пробовали?
— Ребята, кто норму выполнил?
— Это в первый-то день!
В белом халате, прямо с молокопункта, пришла Татьянка. Кабанова, смеясь, сказала:
— Не горюй, ты и без института за доктора сойдешь.
— А ты доктором не будешь, даже если и кончишь институт.
— Не обижайся, Лушенька, — обнял ее за плечи Володька Рюмахин. — Нам мало надо, с нас мало и взыщется. В общем, как говорится, где уж нам уж выйти замуж…
— А это мы посмотрим, кто в девках засидится, — оттолкнула Володьку Кабанова. — Во всяком случае не я.
Яблочкина подозвала Игоря.
— Проверил, почему Богданова не явилась утром?
— Она прямо на работу пошла. На птицеферму.
— Все равно это недисциплинированность. И об этом надо ей сказать. Теперь вот какой вопрос, — продолжала Яблочкина. — Ни в коем случае нельзя допустить распыления сил. Вас Русаков разбросал по всему колхозу. Это недопустимо. Из выпускников надо организовать комсомольскую бригаду. В монолите и пылинка сила, а истолченный гранит — пыль.
Наконец пришли все, кроме Тесова. Но где Данька? Даже начали беспокоиться. Не случилось ли что? Но вот и он явился. Привалился к перилам крыльца и произнес умоляюще:
— Ребята, не могу я больше так.
— Что с тобой? — испуганно спросила Нина Богданова.
— Не спрашивай, никому из вас не пришлось столько пережить. — И опустился на ступеньку.
— Послушай, — перебил его Игорь. — Ты расскажи толком, что случилось?
— Вы слышали, товарищи? Черствое сердце комсорга рвет нежные струны моей души.
— Выкладывай живей.
— Вам что. Вам бы только послушать. — И Тесов громко потянул носом. — Ладно, черт с вами, слушайте, расскажу. Так вот, послал меня Иван Трофимович на ферму возить зеленку. Прихожу я туда и сразу же нашел Емельяна. Он из другой бригады, не наш, большепустошский, раньше не видел его Ну, как лошадь запрягать, я уразумел быстро, и вилами на телегу зеленку бросать — тоже не великая премудрость. Тут надо действовать так: если уж нельзя не работать, то лучше два раза бросить по охапке на воз и без особых усилий, чем один раз и надорваться. Но технология технологией, а у всякой работы есть психология. Вот она меня и подвела. Еще с самого утра, как только пришел я к Емельяну, то обратил внимание на его неразговорчивость. Я у него прошу лошадь, а он махнул мне на конюшню и уехал. Я запряг буланую, а он возвращается с поля. «Где брать зеленку?» — спрашиваю. И опять он мне ни слова, только махнул куда-то в сторону. Ох, черт тебя бери, думаю, не хочешь говорить, отмахиваешься, только от меня не уйдешь. Куда ты, туда и я! Он в поле, я за ним. Он за вилы, и я их в руки. И все молчком. Так съездили мы два раза, а мне уж невмоготу. Рядом с тобой человек, как не наладить взаимоотношения. Во-первых, он обидеться может, во-вторых, скучно. Дай, думаю, развернусь перед ним. Подвязал своего коня к его телеге, сам догоняю Емельяна, протягиваю руку и вдруг вижу — улыбается он мне. Ну, начало есть. И делаю, как в таких случаях полагается, словесный разворот. О жизни. И вижу — мой Емельян слушал, слушал меня и вдруг схватил вожжи, хлестнул свою конягу кнутом — и прыг в телегу. Я едва успел вскочить на свою… А то бы пришлось пешком догонять. Думаю, что за тип такой? То молчит, то улыбается, то вдруг скок и поехал. Нагрузили зеленки. Едем обратно. Он впереди, я сзади. Не торопимся, все шажком, шажком. Скажу вам, нет лучше, чем корм возить. Пока едешь, и подремлешь, и поспишь на возу. Но вы скажите, человек я или автомат по развозке зеленки? Ну вот, сгрузили корм и обратно порожняком. Я к нему в телегу. «Послушай, — говорю, — Емельян, ты слыхал, что скоро ученые будут корма из воздуха делать? Чуешь, чего наука добилась?» И вдруг он как взглянет на меня, что я аж с телеги скатился. Если бы вы видели его глазищи. Может, обидел чем его? Дай, думаю, извинюсь. А он как зарычит на меня — да за вилы. Куда деваться? Я в сторону, он за мной. Еле отбился.
— Да что он, сумасшедший, твой Емельян?
— Может, глухонемой? Они злые.
— Как же он тебя слышал?
— А может, он немой, да не глухой.
— Скажешь! Раз немой, то и глухой.
— Они, глухие, по губам понимают…
— Так ты, Данька, его просто умучил своей болтов ней. Вот он и бросился на тебя с вилами.
Крыльцо заходило от топота ног и хохота. А Данька, стараясь перекричать всеобщий шум, поднял руку.