Летящий вдаль

– Д-добывает пыльцу с цветков каких-то редко растущих растений, смешивает ее с кровью ягов, еще что-то добавляет, только одному ему ведомое, и п-получается черная жирная мазь, – старик шмыгает носом. – Словно плащ-невидимку надевает, – под нос бубнит он.

– А от людей его мазь тоже спасает? – улыбаюсь я.

– С людьми, мил человек, он и сам справится. Видали эту гору мышц? – старик в восхищении качает головой.

– Никакие мышцы не заменят голову, – возражаю я. – Но справедливости ради замечу, что если ваш Хамелеон до сих пор жив и свободно разгуливает в одиночку по поверхности, значит, с черепушкой у него все в порядке.

Пока я это говорю, краем глаза замечаю, как Миша прячет за пазухой довольно увесистый сверток, и смутно припоминаю: когда я к ним шел, то заметил, как Хамелеон то ли пожал руку парню, то ли передал ему что-то. Или это уже мое разыгравшееся воображение? В любом случае, сверток-то есть. Хоть и интересно, что в нем, но это не мое дело. Захочет пацан – сам расскажет.

* * *

После обеда я решаю заняться байком – давно пора было разобрать карбы, промыть их и продуть каналы. Если откладывать – потом дороже выйдет. Вожусь в пристройке, где обитает мой стальной товарищ, мрак рассеивает лампа на цепи под потолком, которая слегка покачивается и рождает тени по углам, бросающиеся врассыпную, стоит мне только к ним повернуться. Пахнет некачественным бензином и маслом, руки вымазаны по локоть, но я люблю провести время вот так, когда никто не мешает. Руки заняты делом, а голова может поразмыслить над происходящим.

Я раздумываю, как мне действовать дальше – вмешиваться в дела Степаненко, или пусть они сами разбираются между собой? Меньше людей – меньше проблем на этом свете. Но что-то гложет меня, не дает покоя. Допустим, я постараюсь помешать, но как? Скорее всего, меня просто изолируют. Ничего не приходит в голову. Надо поговорить с Даниловым, но Иван по-прежнему занят – ремонт дирижабля близится к концу. С кучей техников его быстро привели в порядок: подлатали оболочку, отремонтировали вышедший из строя двигатель, наложили заплатки на корпус гондолы, пробитый мощными ветками при падении.

Сегодня, насколько я знаю, планировалось наполнить агрегат водородом – гелия на заводе не нашлось, а вот баллонов с водородом в избытке. Это повышает опасность использования дирижабля, но община и Данилов вынуждены идти на риски. Летательный аппарат сейчас находится на открытом воздухе – за четвертым корпусом завода, между электроподстанцией и небольшой котельной. Его нос закреплен канатом в стыковочном гнезде самодельной причальной мачты, которую соорудили атоммашевцы. Благодаря особой конструкции стыковочного узла можно свободно опустить дирижабль ближе к земле для погрузки или разгрузки.

Погрузившись в мысли, я не замечаю, как быстро проходит день. Впрочем, мысли мыслями, а с байком я почти закончил, на завтра совсем немного осталось. Выбираюсь из пристройки. Долгожданная прохлада ласкает и успокаивает, ветра почти нет, погода хорошая. Хочется скинуть «намордник», чтобы дышать полной грудью, наслаждаясь тысячами запахов. С трудом сдерживаю этот порыв – не мальчик же, нечего рисковать лишний раз. Сажусь на камень недалеко от входа бывшего здания администрации и смотрю на звезды, высыпавшие на безоблачном небе. Со своим ритмом жизни мне редко выпадает такая минутка, когда можно спокойно и безопасно посидеть чуток, расслабившись и позволив мыслям течь, куда им вздумается. Вот точно так же, в детстве, я пялился на небо, когда с отцом выезжал на Дон на рыбалку с ночевкой. Тогда мир казался добрым, открытым, душевным. Звезды подмигивают мне, искрятся в черном небе, озаряя мир холодным неземным светом. «Подозрительно тихая ночь», – вдруг думаю я. И, словно подтверждая мои опасения, до меня доносится крик ночной птицы.

* * *

Данилов уже вернулся. Он валяется на матрасе, задрав ноги к потолку, и нервно мнет какую-то тряпку.

– Как дела? – спрашиваю я, но Иван молча отмахивается. Делаю еще одну попытку:

– Что там с дирижаблем?

– Готов, – односложно отвечает Данилов. – Всякая мелочь осталась, но это уже не требует моего личного участия. Люк собираются врезать в дно гондолы. Не понимаю, зачем. Сказали, потом все объяснят.

Я мрачно киваю:

– Зато я знаю, зачем…

Собираюсь рассказать ему, что я случайно узнал от Рудика, но Данилов бесцеремонно перебивает меня:

– Ты не видел Мишу?

– Я только вернулся. Байк в порядок приводил. В обед он был со стариком в конце бомбоубежища на этом же уровне. Там, где обычно.

Видно, что Данилов обеспокоен.

– Да не парься ты, – говорю я ему. – Бомбоубежище немаленькое, а пацану скучно сидеть на одном месте, вот и пошел осмотреться.

Мой ответ не успокаивает Ивана. Он вдруг резко садится на кровати.

– Пойду поищу старикана.

Искомый торговец неожиданно объявляется сам, будто ждал, пока Данилов скажет о нем вслух. Он возникает в дверях, нервно топчется на месте и глядит исподлобья, как нашкодивший малец.

– Где Миша?

Старик виновато разводит руками.

– К-кажется, я знаю, куда он ушел, – он испуганно смотрит на нас.

– Куда? – рычит Иван.