Летчик Мишка Волдырь

Че-ре-па-ха, че-ре-па-ха,
без во-лос, без во-лос,
ру-мя-ни-тся, ру-мя-ни-тся,
во весь нос, во весь нос.

Звончей всех — голоса Корненки и Ленки — Мишкиной приятельницы. Ленка поет вполголоса, но ее пение среди других голосов, как василек во ржи.

«Ай, девчонка, — думают ребята, — молодец девчонка!»

Под вагонами грохнуло, застучало; потом рвануло вперед и поезд стал.

— Станция Березань, кому надо вылезай! — гнусит Гундосый. Ребята валом повалили из вагона.

* * *

Мишке не охота слезать. Он перегнулся через край полки и смотрит вниз. Внизу у столика сидят два буржуя и уплетают большущую рыбину. У одного — толстенького, красного, с головой, похожей на колено, — пальцы короткие, точно обрубки, и по ним течет жир. Морду он тоже замусолил чуть не до ушей. А другой — опрятный, Он худой, на голове у него пробор, волосы на две стороны расчесаны, будто собака прилизала. Пальцы у него длинные, руки в манжетах, губы утирает салфеткой.

С рыбою справились.

— Нужно пойти, купить чего-нибудь, — сказал жирненький, отер руки газеткой и ушел со своего места.

Второй аккуратно прибрал со стола, спрятал хлеб в корзинку, переложил ногу через ногу и стал ковырять в зубах перышком. Потом перышко сунул в кармашек, достал листок почтовой бумаги и карандаш.

— Разглядеть бы, чего он там пишет, — думает Мишка Волдырь.

Перегнулся, свесил голову пониже, видит: кругленьким почерком тот выводит:

— Предложи Круглову пять лошадей за 95 червонцев, если одну продал 20 червонцев.

Телеграмма, значит.

— Спец! — думает Мишка.

В проходе толкотня. Ребята гурьбой валят в вагон.

Бам-бам-бам! — частых три звонка, поезд тронулся.

Жирненький вернулся, положил на стол круг колбасы.

— Хорошая здесь колбаска, Фаддей Петрович, — и дешево. Угощайтесь.

Подостлал газету, ножичек разогнул, стал уплетать ломоточками — не спеша и со вкусом, Опять у него заблестели пальцы и щеки.

Мишка Ерзунов взлез на полку к Мишке Волдырю.

— Погляди, как жрут! — говорит ему Волдырь. — Только на прошлой станции такую вот рыбину оплели.

В вагоне стало тише: ребят укачало.

По-прежнему пролетали мимо окон деревушки, леса, разноцветные полоски полей. Верста за верстой, верста за верстой — на юг.

У Ерзунова тоже путается в голове. Ему хорошо, Он закрывает глаза и говорит Волдырю:

— Верно это, что если пойти с одного места, и все идти, идти и не поворачиваться, то к тому же месту вернешься?

— Я думаю, верно.

— Это если из Москвы пойти, то далеко, — говорит Ерзунов. — А если с Кавказа — наверное ближе. Может, и в один день пройдешь. Нет, в один не пройдешь. Пожалуй, дня три идти надо. Приедем на Кавказ, убегу и пойду.

Отчего это так часто остановки? Мишка проснулся, поезд стоит. Смерклось, на станции фонари горят. Ребята спят, раскидав руки и ноги, с открытыми ртами, а у Ерзунова как будто и глаза открыты.

Бам-бам-бам!

Толстенький опять вернулся, кладет на стол добычу.

Шурка Фролов сидит, свесив ноги с койки и смотрит, как тот разворачивает прожиренную рваную бумагу.

— Станция Курица! — звонко откалывает Шурка.

Толстенький морщит нос, а тот, с пробором, сердито глядит на Шурку. Ребята хохочут.

— Позвольте спичечку, — говорит жирный, усевшись на лавку.

— Пожалуйста!

Чирк — закурил.

— Не хотите ли Красной Звездочки? — спрашивает он своего спутника, протягивая к нему красивую синюю коробку.

— Благодарю вас, охотно.

— За спичечку папиросочку! — не унимается Шурка. — Дяденька, спички-то дешевле папирос будут!

Буржуй морщит лоб, будто не слышит. Только лысина у него краснеет от злости.

— Ребята, ужинать! — кричит тетя Феня.

Хлеб уже нарезан ломтями, в ногах у нее ведро, полное яиц.

— С кем тукаться? — суетится Мишка Ерзунов, радостно подергивая тощими плечами.

— Дай, чокнемся с тобой, Волдырц — ведь мы тезки!

В Ростове вагон с ребятами перецепили к другому составу, который шел до Армавира, и ребята простились со своими милыми соседями.

X. Неожиданное событие

Поезд, глотая версту за верстой, летел в темноту. Слаще всего на свете — спать в поезде, под тряску, дрожанье и постукиванье колес. Сквозь сон как будто бы слышен каждый раскат колеса. Подслеповатыми огоньками мигнет тебе станция, прозвякает третий звонок, поезд тронется, а ты себе дремлешь, не смотришь, не видишь и не слышишь. Зайдет в вагон человек, проскользнет между коек, тихонько вытащит у тебя из-под головы корзину с вещами и так же тихонько и незаметно спрыгнет на первой остановке. А ты спишь, пускаешь ртом пузыри, учишься петь носом песни, и снятся тебе высокие Кавказские горы, море, может быть, самолеты и, может быть, даже рыжий летчик, Матвей Никанорыч.

На счастье, в вагоне, где ехали ребята, все было в порядке. Николай Иваныч ходил по проходу взад и вперед и стерег ребячью поклажу.

Вот проснулся Щурка Фролов. Снял один сапог, поразмял ногу, взялся за другой, но голова притянула его к койке, и он снова заснул. Маня Лютикова свалилась с верхней полки и ушибла Фросю; та захныкала спросонья и повернулась на другой бок. Александров вдруг со сна стал громко считаться: