Летать бы высоко (СИ)

========== Не хотели ли эти губы…? (джен) ==========

В те моменты, когда до боли сжимает деревянные шероховатые перила, когда жадно глотает в себя сигаретный резкий дым, она боится, что волна отчаяния захлестнет её с головой и никто не подаст руку, не вытащит из этого всего. Она хочет открыть рот и закричать простое: “По-мо-ги-те”, но губы напоминают вату, не слушаются её совсем.

Друг сидит напротив, тревожно вглядывается в глаза, пытаясь дойти до самой души и увидеть всю суть. Ему можно даже шепнуть — всё равно просьбу услышит. Но губы чуть вздрагивают и медленно растягиваются в чем-то, отдаленно напоминающем улыбку. И плечи друга приопускаются, лицо обеспокоенное разглаживается. Он и рад обмануться такими неубедительными внешними признаками.

А она и рада обмануть его такими неубедительными, но почему-то действующими приёмами. И одновременно не рада.

Она попросит о помощи на заплеванной лестнице, когда рука промахнется мимо перил, когда сигарета вылетит из ослабевших губ, когда уже не будет напротив внимательных (и обманутых слишком часто) глаз. Попросит, во многом из-за этого.

А потом она встанет с заплеванной лестницы, шмыгнет носом, забудет про сигареты и войдет в общество. Смелость гладиатора — успокаивающе гладить по плечу, смотреть прямо в глаза и откровенно врать клишированными фразами несчастному: “Всё будет хорошо”. Иногда ей верили, иногда же улыбались горько и благодарили, хотя губы при этом слишком часто дрожали.

Не хотели ли эти губы попросить помощи?

Не хотели ли эти губы попросить прощения за будущие вечера, в которые она будет умирать и воскресать на прокуренных лестничных пролётах? После таких вечеров чаще всего это и происходит.

Даже если и хотели, то что-то их останавливало. И цикл шёл дальше. А знаете почему? Она ведь знает ответ.

У каждого на плечах своя ноша.

========== Бедный мальчик (джен) ==========

Мальчишка привычно придержал две кнопки на замке, который тут же ответил щелчком, и потянул дверь на себя. Все на улице давно знали код от двери его подъезда. Так какой тогда смысл в замке? Почему нельзя поставить домофон? Ванька не стал придерживать дверь, и та громко хлопнула за спиной мальчика. Тот дернулся и резко обернулся. Теперь она еще и хлопает громко! Не подъезд, а извечная проблема — мальчик пнул шприц, валяющийся на ступеньке, и привычно оглядел записи на зеленых стенах. Впрочем, бутылки на подоконнике он не задел — внутри них что-то блестело, и окончательно громить свой подъезд мальчик не хотел. Он легко преодолел все лестничные пролеты, добрался до самого высшего, пятого этажа и подошел к деревянной желтоватой двери. Подергал за ручку осторожно.

Звонить нельзя. Стучать тоже. Только трясти. Это был секретный код, по которому мама узнавала, что перед дверью стоит кто-то знакомый. Он облокотился на перила напротив двери и подождал. Прошла минута. Ничего не изменилось. Мальчик еще подергал дверь. Ни-че-го. Еще раз. Прикладывается ухом к щели между дверью и стеной. Никого не слышно.

Ваня опускается ниже, находит взглядом замочную скважину. И он облегченно вздыхает, дверь заперта снаружи. Просто мама еще не дома, она думает, что он еще в школе. И пусть так думает дальше. Правда, в квартиру он никак не зайдет — не так давно потерял ключ от двери и до сих пор не смог решиться рассказать об этом. Значит, придется посидеть на лестничной клетке, или…

Мальчик спускается вниз, до второго этажа. Находит нужную дверь и нажимает на звонок. За дверью явно слышатся шаги и приговаривания: “Сейчас, сейчас…” Мальчик не возражает, ждет, пока вход в квартиру не распахивается. За порогом он видит рыжую старушку, которая улыбается ему приветливо.

— Заходи, Ванечка! Ты со школы?

— Угу… — пробормотал мальчик, — Ирина Петровна, можете дать ножницы, а то дома найти не могу.

Мальчик давным-давно заметил, что замок их двери спокойно можно отпереть ножницами. Только нужно правильно их вставить… а уж это делать он научился. А соседка Ирина Петровна — единственный человек, которая помогает Ване делом, а не словами.

Все они говорят: “Неблагополучная семья”, “бедный мальчик”, “тяжелое положение”… А дальше слов этих не заходит. Так и живет бедный мальчик Иван Авдеев из неблагополучной семьи с тяжелым положением. А помочь ему никто не может. Лишь к Ирине Петровне он может иногда заглянуть, когда с голоду совсем умирает.

— Конечно, — отвечает старушка, — А ты, Вань, зайди пока. Подожди, я сейчас…

Она запирает дверь за мальчиком, который неловко останавливается посередине коридора. Здесь было все чисто и опрятно - светлые обои, старый телефонный аппарат, чистое зеркало, яркий свет, величественная шуба на красивой вешалке - и мальчонка в серой грязной куртке и простецкой черной шапке выглядит здесь большим пятном. Непонятно даже, что он здесь вообще делает — он никто для этой женщины, лишь внук хорошей знакомой и соседки.