Лестницы Шамбора

Кот ошарашенно подпрыгнул. Адриана встала, себя не помня от счастья: она сделала наконец кувырок! Эдуард успокаивал перепуганного кота. Он сказал ей:

– Давай-ка сходим в ресторан. Этот кувырок надо отпраздновать.

Адриана съела два пирожных с клубникой, вареньем и сливочным кремом. Выйдя из ресторана, они прошли по улице Бонапарта, пересекли Люксембургский сад. Пройдя мимо бассейна, мимо статуи Давида и поравнявшись с лестницей, Адриана сунула ручонку в руку Эдуарда. Ручка была липкая от крема и варенья. Эдуард сжал детскую ручонку. Его пронзила дрожь. Глаза увлажнились. Он взял малышку Адриану ван Вейден на руки, поднял над головой, на уровень головы маленькой статуи Давида, стоявшего на колонне в центре лужайки с восточной стороны бассейна Люксембургского сада.

Потом он уткнулся лицом в ее шейку; девочка подумала, что он хочет ее пощекотать, и звонко рассмеялась. Он поставил ее на землю.

Снова взял Адриану за руку. Сжимая ручку Адрианы, он одновременно сжимал и другую руку. Руку своей маленькой одноклассницы из лицея на улице Мишле – девочки с заколкой из голубой яшмы, с пухлыми щечками, которая любила язык с корнишонами, которая играла на пианино Pleyel, y которой развязался шнурок, которая носила неизвестное имя; когда после перемены они возвращались в класс, он держал ее за руку, и эта рука всегда была липкой от сахара или меда.

Ее имя вертелось у него на языке. Она была – он явственно почувствовал это, ему подсказало сердце, – единственной женщиной, которую он любил. Он был готов сейчас же, не сходя с этого места, умереть за нее, если бы ее жизни грозила опасность. Ее имя напоминало цветок.

Пронзительно заверещал дверной звонок. Эдуард читал в гостиной. Кто это мог быть? Он взглянул на часы. Одиннадцать вечера. Он встал. В детской комнате раздался крик.

– Вава! Вава! – кричала Адри.

Он зашел к ней. Она сидела испуганная.

– Кто там?

Им чудилось, будто за дверью притаился кровожадный зверь. Или шла на приступ вражеская армия. Раздался еще один звонок.

– Успокойся, малыш. Я пойду открою.

– Зажги свет.

Он включил лампу. Вышел в переднюю. Открыл дверь. Это была Роза.

– Могла бы предупредить по телефону!

У него не было никакого желания обнять ее. Она выглядела разъяренной, даже свирепой. И слегка располневшей. На ней был черно-желтый спортивный костюм.

– Я пришла за малышкой, – сказала Роза.

– Неужели это не терпит до завтра?

– Посмотри на мою руку.

Она едва могла шевелить пальцами. Вид у нее был довольно-таки несчастный. Теперь она казалась ему выше ростом – красивой, конечно, но сияние, когда-то исходившее от ее тела, исчезло. Она чмокнула его в щеку.

– Где она?

Он повел ее в комнату, где жила Адри. Адри запрыгала от радости. Крепко обняла мать. Роза спросила:

– Можно присесть на минутку? Одевайся, Адри. Собирай свои манатки. Я бы выпила чего-нибудь.

Они пошли в гостиную Наполеона III, пробрались между статуями, бархатными драпировками, растениями в горшках и помпонами.

– И как только ты здесь живешь? Задохнуться можно!

– Почему? Здесь высота потолков три метра двадцать.

– Но все эти уродские статуи, громоздкая мебель, дикие заросли, ковры, портьеры, картины, помпоны, бронза – все это вместе весит триста тонн!

– Зато от них тепло.

Она уселась в шезлонг с красно-фиолетовой саржевой обивкой. Адриана в белой пижамке цеплялась за нее, как детеныш уистити цепляется за шерсть своей мамаши: обвила ножками ее талию, обхватила руками, спрятала личико у нее на груди и замерла, притворяясь спящей. Роза попросила виски. Она закурила сигарету.

– Ты что, снова начала курить?

– Я снова начала курить.

Они умолкли. Эдуард закрыл каталог международных аукционов, который листал перед ее приходом, положил его на пол и встал, чтобы сходить за бутылкой виски. Роза сказала ему, совсем тихо:

– Перестань бросать все на пол.

– Я у себя дома. И мне нравится класть вещи на пол.

– Ты все подряд швыряешь на пол.

– Я не швыряю, я кладу вещи на пол.

Пус медленно подкрался к Розе, которая не заметила его, и вспрыгнул к ней на колени, рядом с Адри. Роза ван Вейден испуганно завопила. Она вскочила на ноги, Адриана стояла рядом с ней, испуганная не меньше матери.

– Этот кот – просто дрянь, – сказала Роза. – Собирайся, Адриана, мы едем домой.

Адриана со всех ног помчалась в свою комнату. Кот несся впереди, подпрыгивая и заигрывая с ней.

Объявив, что они едут домой, Роза снова уселась в красно-фиолетовый шезлонг. И, когда он протянул ей бокал, налив виски только до половины, прошептала:

– Вард, ты поедешь с нами? Он сухо ответил:

– Не поеду. Мой дом здесь, и я никуда больше не поеду.

Он добавил, что они уже много раз обсуждали этот вопрос. Роза ехидно возразила: бывает, что глупости, которые тебе кто-то наговорил, интересно послушать еще разок.

Он пожал плечами. С каждой минутой он мрачнел все больше и больше. Роза осушила бокал. И сказала:

– Налей еще немножко. И не будь таким скрягой, таким «выжигой». Ты мне налил всего полпорции виски. У меня все-таки желудок как у человека, а не как у гусеницы на капустном листе!

Он наполнил бокал до краев.

– Snotneus, snotneus, кретин, stommerik!