Был четверг 28 мая. После всего этого спада Вознесение было совершенно необходимо. [86]Он находился рядом с Лоранс, в маленьком саду особняка на улице Сен-Жак. Недавно он получил письмо от малышки Адри.
Он узнал эту жирную вязь фломастера. Наверное, Роза направляла руку дочери, чтобы помочь ей выписать буквы, которых та еще не знала. Адри только-только начала интересоваться языком. Новизна мира постепенно стиралась.
Полулежа в шезлонге, Эдуард Фурфоз прикрыл глаза. Лоранс спросила:
– Все в порядке?
– Я подремываю, – ответил он. – Я счастлив.
Она тихонько положила руку на руку Эдуарда, и он так же тихонько убрал ее. Приоткрыл глаза и повторил:
– Я счастлив. Я постепенно обретаю свободу. Я перестал быть заложником имени, которое так любил.
– Но мы будем все-таки видеться?
– Мы будем все-таки видеться. Но больше не будем любить друг друга. Быть у кого-то в плену – это меня уже не привлекает. Я предпочитаю счастье.
– Неужто господин торговец детскими машинками стал благоразумным? – спросила Лоранс.
– А ты сама? – возразил он, указывая на сад.
– Это верно.
Она взглянула на свой сад, не очень-то убежденная в его правоте. И добавила:
– Шесть часов игры на фортепиано в день. Два часа на садоводство. Час на шитье, каждый вечер. И еще один час – для подписи бумаг в фотожурнале на набережной.
Она сказала ему, что ей куда больше нравится глядеть на свой садик в семьдесят квадратных метров, нежели колесить на велосипеде вместе с тетушкой Отти по шамборскому заповеднику, рискуя столкнуться нос к носу с кабанихой и ее выводком. Она предпочитает джунглям сады.
– Ты преувеличиваешь, Шамбор вовсе не похож на джунгли!
– Я предпочитаю сады.
– А ты знаешь, как зовут богиню садов?
– Конечно, нет. Может, Роза? Святая Роза Покровительница Джунглей?
– Нет, Флора – единственная богиня, которая не нуждается в мужском семени, чтобы производить на свет детей.
– Ну тогда это, конечно, не Роза.
– Прошу тебя, Лоранс! Итак, Флора – одинокая богиня. Богиня Весны со свитой из мелких невидных зверюшек – мошкары, гусениц и пчел, что копошатся среди листьев, почек и первых лепестков. Богиня, которую оживляет, но не оплодотворяет ветер. Богиня…
– Когда на тебя нападает красноречие, тебя не остановишь.
– Да, когда на меня нападает красноречие, меня не остановишь. Тем более что погода чудесная. Я прочитал тонны книг о богине садов.
– Ты – и читаешь? Вот чудеса!
– Я излагаю, как могу, свои знания, которым два часа от роду. У этой богини Флоры был жрец…
– И этот жрец – ты.
– Он был одним из двенадцати младших фламинов… [87]
– Одним из младших, значит, по-твоему, фламин в миниатюре…
Он приехал в офис на улице Сольферино. Ему невмоготу было находиться в этом месте, где блуждал другой призрак – воспоминание о Пьере Моренторфе. Повсюду чудилось лицо умершего друга, вся эта груда мяса, увенчанная лысой головой любителя крошечных деревцев. Викинг Гримр Лысый заткнул ноздри глаза, уши, рот и анус своего умершего отца и насыпал над его могилой каменный холм, дабы не оставить ему ни малейшей лазейки для возвращения в мир живых.
Эдуард съездил во Флоренцию. Он хотел увидеться с Антонеллой. Пересекая двор мастерской, почему-то, как ни странно, начал хромать. Дверь была заперта. Он постучал в двери склада, никто не отозвался. Тогда он обратился к хозяину бензоколонки, и тот на смеси английского, итальянского и французского, размахивая руками, сообщил, что ее отправили в психиатрическую клинику после того, как Маттео Фрире заключили в тюрьму, поскольку он был не в состоянии внести залог для временного выхода на свободу.
Наступила Троица. Мелкие огненные проблески, падавшие с небосвода, имели два с половиной миллиметра в длину. Из Лондона позвонил князь де Рель. Потрескивание табака в его трубке слышалось даже на расстоянии трехсот пятидесяти километров отсюда.
– Табакерка из светлой эмали «Ребенок, строящий карточный дворец», миниатюра на сюжет Карла Берне, чистейший стиль «помпадур».
– Покупайте. Можете дойти до двух тюльпанов.
– Бонбоньерка, эмаль на фарфоре, сюжет – Страсти Господа нашего Иисуса Христа.
– О нет.
– Могу я приобрести эту бонбоньерку для себя лично?
– О да, монсеньор.
– Пуговица, 1792 год, масло, автор Изабе. «Ребенок, играющий на опушке леса».
– Нет.
– Разве вы больше не коллекционируете пуговицы?
– Нет. Продолжайте. И побыстрее. Мне некогда.
– Пуговица, лак, автор Мартен. Портрет женщины в саду, пишущей письмо, в котором можно, с помощью сильной лупы, прочесть фразу: «Не пишите больше, приходите!»
– Нет. Повесьте-ка лучше трубку и оставайтесь в Лондоне до послезавтрашнего аукциона.
Он торопливо вышел из офиса. Зашагал по улице Сольферино. Обернулся. Увидел набережную, реку, Тюильри, Лувр вдали. Все было залито светом.