Лестница Шильда (ЛП)

Чикайя поднял глаза и осмотрелся. Люди рассаживались даже па стульях, подвешенных к потолку. Туда можно было подобраться из коридорчиков, пересекавших верхние уровни и обычно обнимавшихся без предупреждения. Корабль постарался использовать каждый квадратный метр свободной поверхности, даже если это не оставило ему иного выхода, как сбить в кучу всех пассажиров. Он наткнулся на встречный взгляд Расмы и услышал шутку:

― Мне всегда хотелось побывать на представлении, где зрители свешивались бы со стропил и перекрытий.

Софус прочистил горло, и шорох в аудитории почти тотчас же стих. Чикайю это порядком впечатлило. Он сам, даже случись ему знать в лицо всех на борту, прибег бы к услугам Посредника, чтобы привлечь их внимание.

Софус начал говорить.

― К настоящему моменту мы засылаем графопостроительные зонды и накапливаем данные уже больше двухсот пятидесяти лет, пытаясь понять, что находится по ту сторону этой, — он сжал ладонь в кулак и указал им на Барьер, — стены. Результаты сейчас доступны для обозрения каждому из вас. Теории рождаются и умирают, и у нас уже достаточно данных, чтобы умертвить девяносто девять процентов всех идей в колыбели, не проводя никаких новых экспериментов для их поверки. Некоторым это представляется проявлением бессилия. Как можем мы вообще надеяться понять нечто, описываемое столь сложными закономерностями? От Ньютона до Сарумпета прошло всего лишь три с половиной столетия, что же с нами не так? Мы располагаем математическими инструментами, пригодными для исследования модельных систем, превосходящих сложностью все, доныне обрушенное природой на наши головы. Бестелые еще десять тысячелетий назад устали от физики и занялись чем-то более интересным. Для них жить на таком скудном минимуме интеллектуальной стимуляции все равно что для взрослого — до конца времен ковыряться в детском наборе строительных кубиков. Но даже их чрезвычайно гибкие в своей бестелесности разумы оказались бессильны разломать новую игрушку, которую мы им так любезно подсунули.

Чикайя обменялся взглядами с Янном. Тот безразличным тоном прошептал:

― Наверное, я должен чувствовать нечто вроде благодарности, когда бы и кому бы ни приходило на ум, что именно бестелые разработали и запустили Квиетенер.

― Правила Сарумпета, — с подчеркнутым изумлением возгласил Софус, — выдержали двадцать тысячелетий скурпулезнейших проверок! Как могли бы они оказаться принципиально неверны и ввести нас в заблуждение?! Естественно, что мы избрали консервативный подход, представившийся нам наиболее разумным. Мы решили разрабатывать новый набор, логичным образом включавший бы старые правила как частный случай, но лишь ненамного расширявший их. Нам хватило бы малюсенькой, едва уловимой поправки, небольшого расширения правил, которое бы, не перечеркивая прошлых успехов, объяснило также, что случилось на Станции Мимоза. Вот и чудненько, решили мы. Задействованная математика обещала быть сравнительно несложной. Люди составляли и решали уравнения, даже не отвлекаясь от потока новостей. Потом мы построили «Риндлер»… и обнаружили, что минимальная модификация правил не согласуется с нашими находками. Мы еще немного отклонились от первоначальной версии. И еще немного. В сущности, как бы нелицеприятно ни звучало это применительно ко многим из вас, — но я обязан это сказать, — большая часть нашей работы за четверть тысячелетия сводилась к итерациям этого процесса, снова и снова, снова и снова… Не меняя фундамента, мы воздвигли даже более сложные и прихотливо украшенные теоретические башни, чем ожидалось, и большая часть их рушилась при первой же проверке их предсказаний.

Софус сделал паузу и слегка нахмурился. Он стал похож на проповедника, поразившегося, куда завела его собственная риторика. Когда Чикайя слушал его раньше, речи Софуса звучали скорей оптимистично. Однако сейчас в них проступала фрустрация. Это чувство нельзя было назвать необъяснимым. Но так он рисковал, что аудитория недооценит сказанное им впоследствии. Возглашать после такой преамбулы что-то фундаментально новое было бы весьма кичливо и спесиво, ведь столько достойных исследователей уже подходили к снаряду и в бессилии отступали. И даже если он искренне уверен, что те заблуждались, и прогресс достижим не подъемом по их плечам, а рытьем туннеля под ногами, такое вступление уже определяло границы, которых могла достичь благосклонность аудитории.

Он внутренне собрался и продолжил, слегка расслабившись. Было очевидно, что он поклялся пролить свет на объект исследований, сколько бы миров и эго ни ставило бы это решение на кон.