Лестница Шильда (ЛП)

— Тогда я и вовсе ничего не понимаю. Я в курсе, что ты предпочитаешь воплощаться, чтобы воспринимать окружающее честно. Но мы же не говорим о том, чтобы погрузить тебя в какую-нибудь комфортную симуляцию жизни там, на Земле. Твой эксперимент продлится всего шесть пикосекунд. Запустив себя в связанном сильным взаимодействием субстрате, ты сможешь отслеживать поступление данных в реальном времени! Разумеется, ты рано или поздно получишь доступ к тем же самым данным, но не мгновенно и не такой тесный.

Он заговорщицки улыбнулся.

— Вообрази, что к тебе во сне явился призрак Сарумпета и сказал: «Я дарую тебе сновидение, в котором ты станешь свидетельницей распада Алмазного Графа. Ты отправишься назад во времени, умалишься до планковских масштабов и увидишь все своими глазами, именно так, как это и происходило. Единственная загвоздка в том, что, проснувшись, ты все забудешь». Ты сказала, что не веришь, будто сон — это смерть.

Касс отпустила один из крючьев и отклонилась от стены. Не было смысла уточнять, что он предлагает ей картинку куда менее значительного события, притом в миллиарды раз меньшего разрешения. Это не было билетом в зрительское кресло подле колыбели Вселенной. И все равно… она не могла бы подобраться ближе к событию, которому уже посвятила семьсот сорок пять лет жизни.

Она ограничилась тем, что ответила:

— Дело тут не в потере воспоминаний. Что прожито, то прожито. Меня волнуют другие состояния, которые заодно мне придется пережить. И заботят другие люди, которыми мне придется стать.

Для себя Касс исчисляла возраст цивилизации с момента изобретения квантового синглетонного процессора — кваспа.[12] Ей пришлось смириться с необходимостью расщепления на разные версии — полностью избежать этого было невозможно; взаимодействие с любым, даже самым обычным, объектом в окружающем мире вело к формированию запутанной системы: Касс-и-облако, Касс-и-цветок… Нельзя было даже рассчитывать, что эти, другие части системы не образуют суперпозицию различных классических исходов, генерируя тем самым множество версий ее самой как свидетельницы различных явлений внешнего мира.

Но, в отличие от горемык-предков, сама она в процессе не принимала участия. Квасп в ее голове выполнял вычисления, будучи полностью изолирован от огромного мира за стенками черепа; в норме это состояние изоляции длилось бы несколько микросекунд, но в данном случае продолжительность его была намеренно увеличена. Пока вектор состояния кваспа не примет значение, отвечающее одному-единственному исходу с абсолютной вероятностью, карантин не прервется. В каждом цикле операций квасп поворачивал вектор, отвечавший одной из имеющихся альтернатив, преобразуя ее в иную, обладавшую, впрочем, наряду с остальными качествами и желательным. Хотя маршрут перехода от одной альтернативы к другой с необходимостью включал суперпозицию великого множества исходов вычислений, действия Касс определялись только одним состоянием — окончательным.

Быть синглетоном, Одиночкой, означало, что все ее сознательные решения принимаются к сведению.[13] Ее никто не принуждал порождать легионы своих копий, каждая из которых реагировала бы на внешние факторы особым образом, во всех ситуациях, какие требовали сознательного выбора или рискованного суждения. Конечно, она не была Homo sapiens в строгом смысле слова. Тем не менее ей удалось, насколько возможно, приблизить себя к существу, которым представитель этого вида считался большую часть эволюционной истории. Результату выбора, созданию, которое поступает только

Райнци не настаивал и не пытался возобновить разговор, пока они не добрались до места наблюдений. Это была маленькая пещерка во внешних слоях корпуса Квиетенера, едва ли просторней ее личной каюты на Станции. Из предметов мебели там имелось единственное кресло. Ближе к месту событий подобраться Касс не смогла бы при всем желании. Даже скрупулезно обесшумленный процессор, ответственный за работу виртуальных мимозанцев, оказался под запретом в пределах Квиетенера. У Касс таких шуморезок не было, так что ей пришлось согласиться на глубокую заморозку мышления при температуре всего несколько градусов Кельвина за три минуты перед началом опыта. Никаких неприятных ощущений, кроме обычной неподвижности, заморозка не доставляла, но послужила неприятным напоминанием о том, что замкнутый цикл «дыхания» ее мимозанского тела — лишь плацебо, обманка. Впрочем, она уже двадцать раз прибегала к этому маневру, главным образом затем, чтобы устранить досадную трехсекундную задержку при отправке данных на Станцию.

Она устроилась в криогенном кресле, и вокруг стали возникать остальные мимозанцы. Они либо дружелюбно поддразнивали ее, либо же хвалили за выносливость. Ливия отпустила шутку: