– И не могла бы ты ехать помедленнее, чем девяносто миль в час? Я не хочу думать о том, как бы мне выжить для того, чтобы обговорить это, при том что я еду с маньячкой.
– Извини. – Она сбавила скорость. – Посмотри, что я купила для ребенка, на заднем сиденье.
Он взглянул назад, но не стал трогать пакет.
– Почему бы тебе просто не сказать мне, что там.
Крохотная пара кроссовок, не больше наперстка.
– А.
Раньше ничто не могло бы удержать подростка от желания посмотреть на подарок.
День был холодным и облачным, собирался дождь, но пока они ехали, на лобовое стекло упала только капля или две. Ной слушал радиостанцию, где певцы выкрикивали всякие ругательства, в то время как Делия мысленно напевала более спокойные мелодии – она научилась этому, пока ездила со своими детьми. И только начала напевать «Let it be», когда они выехали к Сениор-Сити.
– Не может быть, – сказал Ной.
Возле двойных дверей стояла вырезанная из дерева фигура аиста, четырех футов в высоту, на нем был бледно-голубой жилет, в клюве он держал бледно-голубой сверток. На портике были развешаны воздушные шарики того же цвета. Доска объявлений в фойе (на которой обычно висели благодарственные записки от выздоравливающих и списки тех, кто записался на автобусные путешествия в Йорк за покупками) была обклеена цветными фотографиями новорожденного. Три женщины обсуждали размер его ручек. Одна как раз сообщала подругам, что если у младенца большие ладони, значит, он будет высоким, а другая сказала, что это справедливо только для щенков.
В лифте Пуки совершала одно из своих бесконечных путешествий вверх-вниз. Сегодня она, похоже, понимала, что приехала на первый этаж, и, нажимая для них третью кнопку, сказала:
– Если поторопитесь, успеете посмотреть, как его купают.
– О, вы его видели? – спросила Делия, когда они начали подниматься.
– Два раза. Я была в фойе, когда вчера его привезли домой из больницы. Надеюсь, вы не собираетесь дарить ему туфли.
– Ну, вроде бы собираемся, – смутилась Делия.
– У него уже есть шведские кожаные мокасины, крохотные тапочки и такие малепусечные ботиночки, как у мотоциклистов. И это не считая того, что мы связали.
Лифт остановился, и двери открылись.
– Я бы пошла с вами, – сказала Пуки, – но мне нужно вернуться к себе и продезинфицировать квартиру для ребенка.
Когда они позвонили, дверь открыл Нат.
– А вот и вы! – сказал он. – Заходите, заходите! Сегодня он ходил с тростью, но провожая их в спальню, шел быстрой подпрыгивающей походкой.
– Джеймс как раз перекусывает, – бросил он через плечо.
– Нам подождать? – спросила Делия.
– Нет-нет, все – в приличном виде. Бинки, милая, это Ной и Делия.
Бинки сидела, прислонившись к спинке кровати. Одеяло, прикрывавшее ее грудь, загораживало и ребенка, так что видны были только красное маленькое ухо и, пушистые волосы на головке.
– О, вы только посмотрите на него! – прошептала Делия. При виде новорожденных у нее внутри все переворачивалось.
Ной тем временем смотрел куда угодно, только не на младенца. Он стоял, засунув руки в задние карманы, и рассматривал дальний угол спальни, пока Бинки, подмигнув Делии, не спросила:
Хочешь подержать его, Ной?
–Я?
Бинки оторвала ребенка от груди, одновременно прикрываясь одеялом. Глаза малыша были закрыты, и он жалобно причмокивал красиво очерченными, похожими на розовый бутон губами. У него действительно оказались большие ладони, с длинными прозрачными пальцами, которые он прижимал к подбородку.
– Вот, – сказала Бинки, протягивая его Ною. – Просто поддерживай его голову, вот так.
Ной неловко, немного судорожно прижал его к себе.
– Кажется, он – очень спокойный, – заметила Бинки, застегиваясь. – Он спит большую часть дня, и это просто удивительно, учитывая то, сколько приходит народу. Твоя мама звонила, Ной, разве это не мило с ее стороны? Это было очень приятно. От трех других ни слова, но я надеюсь, что...
– О, забудь об этом, просто забудь об этом, милая. Кому есть до них дело? – Нат со злостью покачал головой, как часто делал, когда говорили о его дочерях. – Пойдем посидим в гостиной.
Они пошли за ним – Ной по-прежнему держал Джеймса, осторожно ступая, – и расположились посреди непривычно шуршащих свертков с пинетками и пеленками и подарочных коробок. В квартире уже пахло сырым, сладким запахом детской присыпки.
Бинки развернула кроссовки, рассмеялась и передала их Нату, а затем по просьбе Делии принесла детские мотоциклетные ботинки. Она сказала, что их подарили ее сыновья, они утверждали, что презирают ее, но Питер пропустил занятия, чтобы привезти подарок. Потом Нат рассказал о том, как они ехали в родильный дом («Я сказал: „Бинки, разве я не говорил с самого начала, что нам надо переехать на четвертый этаж?»«), а Бинки рассказала о родах, которые по сравнению с первыми двумя были сущим пустяком.
– Мне не следует обсуждать это в такой смешанной компании, – сказала она, – но с тех пор как родился Питер, я совершенно забыла, когда нужно тужиться. На всякий случай я делала это каждые два часа.