Лестница из терновника

Я пытаюсь определять статус челядинцев по одежде и поведению. По моим выкладкам, рядом с Принцем и Ра – лейб-медик, церемониймейстер, синие смотрители – смотритель Дворца, наверное, смотритель Столицы и ещё какой-то смотритель с фениксами на подоле… чуть дальше – кто-то из старших родственников с собачьей головкой на эфесе и в трауре, на который уже накинули весёленький вышитый плащ, бледная немолодая женщина в королевском орнаменте, грузный и жёсткий, наверное, маршал, с лицом в рубцах, в кирасе под широченным камзолом… Вид у всей этой шикарной публики, как у детей на новогоднем утреннике, когда появляется Дед Мороз: «Слава Государыне!» – искренняя радость. Аристократы преклоняют колена перед ложем, пожирая Ра глазами.

Принц… то есть, уже Государь с окончательно подтверждённым статусом, представляет их: «Мой Дядя по Матери… Уважаемый Господин Канцлер… Господин Хе-Тн из Семьи Ло… Моя Тётя, Вдова Нэр…» Ра кивает, пытаясь улыбаться; видит нас и смотрит на своего Государя вопросительно.

– Назови, – говорит Государь. – Назови своих людей.

– Господин Ар-Нель из Семьи Ча, – говорит Ра. По голосу слышно, что чувствует себя наша Государыня, всё-таки, не блестяще. – Мой друг и наставник.

– Мой друг, – говорит Государь. – Мы побеседуем позже.

Ар-Нель вспыхивает и отвешивает глубокий поклон. Государь касается его плеча ритуальным жестом одобрения и благоволения вассалу. Смотрит на меня.

– Ник, – говорит Ра, смущаясь. – Просто Ник. Он… лекарь… слуга нашей Семьи.

– Ник… – повторяет Государь задумчиво – прикидывает, как поступить со мной. В конце концов принимает решение. – Слуга Государыни, отмеченный особыми заслугами, – говорит он то ли мне, то ли окружающим аристократам. – Ник, у тебя нет Имени Семьи?

Пожимаю плечами, киваю.

– С нынешнего дня твои дети имеют право носить имя Э-Тк, – говорит Государь.

Я подбираю с пола челюсть. Мне пожаловали дворянство и подарили земли – просто и мило.

Я принят на службу в свиту Государыни Ра – и я отныне титулованная особа. Идеальная легенда – это вовсе не легенда: настоящее жалованное дворянство.

Вот тебе и авантюра… я даже сам ещё не осознал до конца, как это вышло.

КомКон и Этнографическое Общество дружно хотели посмотреть на здешнюю придворную жизнь – пусть смотрят. Показываю!

Я совершенно уверен: в ближайшее время Земля выйдет со мной на связь. Вот вам информация – эксклюзивная, уникальная информация! Оэ, я стану другом короля!

И у меня будет возможность официально смотреть на всё, что я пожелаю увидеть… Ах, кабы мне какую-нибудь здешнюю учёную степень… Ну да это не важно.

Всё это время я работал не только как этнограф, но и как здешний простолюдин. Я убирал сено, чистил конюшни, ловил рыбу, следил за детьми, перестилал постели, драил полы, заваривал чай и сидел с больными. Я умею колоть дрова и наловчился косить траву здешним хитрым орудием, похожим на серп, а не на косу. Я лущил кукурузу и кастрировал поросят. Я даже освоил сложную науку сушить расписной шёлк, чтобы не испортить рисунок. Это может показаться низким и мелким – моим предшественникам и казалось – но я получил максимум информации и завел связи. Я был неприхотлив до предела и готов выполнить любое поручение. И вот, кажется, моё терпение, наконец, окупается.

Теперь, я надеюсь, мне покажут Нги-Унг-Лян. Мои здешние друзья мне сами её покажут. Хок, что захочу, то и покажут! «Вот ваш Лондон, леди. Узнаёте?»

* * *

От фонариков и жаровни в опочивальне было тепло, почти жарко. Ра лежала на алом шёлке Государева Ложа, на спине, нагая, закинув руки за голову, с закрытыми глазами, и ощущала взгляд Вэ-На, сидевшего рядом, всей кожей, как ощущают прикосновение летнего ветра.

Правила благопристойности велели прикрыться; Вэ-Н хотел смотреть – Ра решила, что ей надлежит повиноваться Вэ-Ну, тем более, что, пожалуй, хотелось ему повиноваться.

Это было очень непохоже на все её прежние чувства – новое парадоксальное ощущение предельной беззащитности и предельной защищённости одновременно, зависимость и желание упиваться этой зависимостью. Тело Ра наполнилось болью; тело напоминало город во время землетрясения, когда все стены и перекрытия ломаются, трескаются и рушатся, думала Ра – и тут же поправлялась: тело напоминало пашню, прорастающую будущими колосьями. Кто сказал, что земля не чувствует боли, когда её протыкают ростки?

Всё, в сущности, начинается с боли, думала Ра, стараясь дышать ровно. Рождаться. Расцветать. Приносить плоды. Всё это больно. Что должен чувствовать раскрывающийся бутон?

Я – цветок. Это, видимо, знак судьбы.

– Не хочешь на меня смотреть? – спросил Вэ-Н.

Ра открыла глаза.

– Не хочу смотреть на себя.

Ложь. Хотела. И было странно всё время думать о том, в каком роде назвать себя, чтобы не ошибиться – но почему-то не стыдно, даже не досадно. Постепенно проявлялось какое-то новое понимание.

– Мне кажется, я вижу, как ты меняешься, – сказал Вэ-Н, и Ра услышала в его тоне тихое восхищение. – Твоё тело светится в темноте.

– Порезы и шрамы – никакого свечения. Я вся полосатая. Бедная Ра. Я тяжёлая, как дождевая туча.