Младший, между тем, отказался ехать наотрез, хотя его и пытались соблазнять угощением, фейерверками и драками на палках. «Да вот ещё – в таком обществе и свинина с жареными улитками покажется противнее прошлогодней брюквы, а играть и драться я хочу с друзьями, а не со всякой завалью!» – Н-До очень любил его за эти слова и не позволил Отцу отвесить ему подзатыльник, но сам отбрыкаться не смог. Второй и Третий должны были сопровождать его, как свита, но Третий ухитрился очень удачно подцепить лихорадку и только Второй ничего не придумал. На него свалили все обязанности, воззвали к чувству долга – и он вынужден был согласиться.
– О, Старший, – буркнул Второй, когда родители отвернулись, – я чувствую себя козой на верёвке!
– Держись, – усмехнулся Н-До. – Может, ещё удастся опрокинуть на кого-нибудь миску с горячим соусом или играючи морду набить… Попробуем сделать так, чтобы было весело.
Он и понятия не имел, насколько будет весело на самом деле…
Усадьба Эу-Рэ, надо отдать ей должное, действительно, располагалась в живописном месте. Золотые ясени окружали её шелестящей толпой, как изысканные придворные дамы на столичном балу – и узкие язычки листвы, трепеща, срывались с гибких ветвей и летели по ветру, создавая чудное настроение праздника и осенней светлой печали. Старый дом из выбеленных временем плит известняка, был по-настоящему хорош, его окружала высокая и изящная ограда, кованная в виде переплетенных ветвей и гербовых щитов – но к празднику челядь Эу-Рэ завесила чугунный узор ужасными и ярчайшими фонариками в виде цветов йор и добрыми пожеланиями, написанными на алом полотне кем-то криворуким.
– Хок! – не сдержался Второй. – Необрезанного осла слышно, а безмозглого богача – видно!
Н-До попытался сдержать смешок и совершенно неприлично фыркнул.
– Тише, северные ветры! – сказала Мать огорченно. – Я вас прошу, сделайте, хотя бы, вид, что восхищены приемом.
– Отец! – воззвал Второй с комической тоской. – Взгляни, как Мать учит нас лицемерить!
Н-До рассмеялся, уже не скрываясь, но Отец даже не улыбнулся.
– Вы уже достаточно взрослые, – сказал он, раздражаясь. – Юноши Времени Любви должны уметь сдерживать себя, соблюдать приличия и вести себя так, как выгодно Семье. Вы не дома. Будьте вежливы и пристойны.
Слова Отца сразу сбили весь озорной настрой. Второй нахохлился и замолчал, а Н-До криво улыбнулся. Праздничек…
За воротами, распахнутыми настежь, открылся широкий двор, усыпанный листвой – и слуги зажигали благовония в курильницах; сладковатый дым смешивался с ароматом осени. Сам Эу-Рэ встретил Отца церемонным поклоном, и, пока слуги уводили лошадей, Н-До невольно глазел на него, бессознательно пытаясь разглядеть некую незримую печать – клеймо на душе Всегда-Господина.
Сейчас, разумеется, никто не вызвал бы Эу-Рэ на поединок, даже если бы это было разрешено – и печать вправду бросалась в глаза. Эу-Рэ обрюзг и разжирел, двигался медленно; его лицо хранило надменно-спесивое выражение, превратившееся во время разговора с Отцом в слащавое.
«Интересно, – подумал Н-До, – он что, не сражается ВООБЩЕ? Даже на палках? Даже с собственной женой и наложницами не играет? Даже с детьми? Забавно… Вот что такое «золотой мешок»… И какой смысл и радость в подобной жизни?»
– Большое счастье – видеть вас в моем доме, Господин Л-Та, – говорил Эу-Рэ, улыбаясь. – Рад приветствовать Госпожу Л-Та и ваших благородных детей…
– Счастлив вам угодить, Смотритель Эу-Рэ, – отвечал Отец холодно-любезно, с еле заметной улыбкой.
«Называет его Смотрителем, чтобы не выговаривать «Всегда-Господин», стыдится, – подумал Н-До. – Отцу стыдно, а этот Эу-Рэ, похоже, привык». К Семье Л-Та подошла Госпожа Эу-Рэ в сопровождении пары наложниц, и Н-До пришлось сделать над собой серьёзное усилие, чтобы не передернуться от отвращения.
Госпожа Эу-Рэ растолстела так, что её подбородки свисали на грудь, грудь лежала на животе, а в живот, очевидно, поместился бы целый поросенок – и у неё было точно такое же надменно-спесивое выражение лица, как и у её мужа. Наложницы казались рядом с ней худыми, как щепки: первая – женщина постарше с усталым и равнодушным бледным лицом – и вторая, совсем юная, похожая на больного изнеженного мальчика. У молоденькой грудь едва приподнимала вышитую пионами накидку, а бедра не подчёркивал даже праздничный пояс. Пока женщины знакомились и здоровались с Матерью, Н-До вспомнил о танцоре с ножами: вот такое бы с ним сделали без поединка? Если бы тот тип настоял на своем, если бы танцора продали насильно, если бы он попал в беду? Больную рабыню сделали бы, подумал Н-До – и содрогнулся. Жаль, что этого Хи не видит – перестал бы трепаться о том, чего не понимает.
Сложно сказать, о чем думал Второй, но по его хмурому лицу было ясно, что Семья Эу-Рэ ему совсем не нравится. Вероятно, Смотритель Эу-Рэ ухитрился заметить недовольство братьев, потому что радостно изрек:
– Юношам скучно с взрослыми, Господин Л-Та. Может, наши дети познакомятся между собой до пира?