Лестница грез

А для меня она еще служила хорошим прикрытием. Когда я объявляла: иду к Лильке, вместе уроки будем делать, никто не сомневался, что это так. А у самой в портфеле вместе с книжками была припрятана юбочка с кофточкой. Прямо в парадной у Рогачки они менялись местами со школьной формой, портфельчик сиротливо пристраивали в коридоре Галкиной квартиры. После наведения полного марафета, завершавшегося завязыванием «конского хвоста» на голове, мы тихо уплывали и минут через сорок всплывали в центре, чтобы размять наши юные ножки на Дерибасовской или Приморском бульваре. И замечали, что ножки-то ребятам, что тут же пристраивались за нашими спинами, приглянулись.

Но были дни, когда я официально школьную форму переодевала дома. Это когда шла на музыку в портклуб, захватив папочку для нот коричневого цвета с тисненым изображением Петра Ильича Чайковского по центру. Никто из моих родных в музыкалку не наведывался. Им вполне хватало лестных отзывов учительницы в моём дневнике, и они без сожаления выделяли деньги на оплату на следующий месяц. Как можно жалеть, ведь я посещаю занятия для полноценного развития своей личности, ну, не стану музыкантом, но музыка в жизни всегда пригодится.

Папочка с нотами однажды очень помешала, когда после урока сольфеджио мы с Галкой и с ещё одной девчонкой Татьяной из соседнего дома засобирались, естественно, в строжайшей тайне, на вечер танцев для рабочей молодежи, там же, в портклубе. Однако нас, малолеток, вычислили и спровадили дружинники. Но мы так просто не сдадимся, прорвемся. Перед очередным уроком музыки я купила билеты, якобы для старшей сестры. И в субботу с подружками протырились вовнутрь - под шумок, смешавшись с толпой. Мы опешили, услышав, что играет настоящий оркестр. Исполнял он такое... Сначала для отвода глаз, как везде, пару вальсов, потом танго, легкий фокстротик, а потом, не останавливаясь, так что народ взмок, твист, хали-гали, чарльстон, «семь сорок», а под конец - рок-энд-рол. И конца этой не нашей музыке, непонятно как проникшей сквозь железный занавес, не было видно. Все просили повторить. В школе никому об этом, иначе затаскают по разным комсомольским бюро и собраниям.

Какое-то время мы не решались влиться в танцевальный круг, стеснялись, прилипли к стене, пока нас не оторвали от нее какие-то ребята: что стоите, пошли плясать. Одеты они были очень скромно, даже бедновато, наверное, обыкновенные портовые докеры и грузчики. С ними было весело, никто не приставал, наоборот, нам казалось, они оберегали нас. Тем не менее смывались мы оттуда по-английски, не попрощавшись, и на улице притопили с такой скоростью к троллейбусной остановке, что нас только и видели.

В этом оркестре играл на флейточке паренек из нашей музыкальной школы, и меня он, естественно, знал. Так вот, этот флейтист грёбаный всё мне улыбался, раскланивался и как-то после урока увязался за мной. Я от него и так, и этак пыталась отделаться, чтобы замести следы, воспользовалась парадной соседнего дома. Не удалось, он вычислил мой адрес и прислал письмо, да ещё какого содержания. Я не знала, а то попросила бы у Алки под каким-нибудь предлогом ключ от почтового ящика и перехватила его послание. Сестра никому не доверяла ключ. Она выписывала кучу журналов, газет, ей приходили извещения на получение книг по подписке. И вдруг она извлекает письмо без штемпеля на моё имя. Вместо обратного адреса корявая подпись. Паренек решил излить свои чувства в письменном виде. И продал меня с моими подружками с потрохами убийственной последней фразой: Оленька, не ищите своё счастье на танцах в портклубе, там его нет.

Как на меня набросилась сестра, кричала, что мне только там, в портклубе, и место, среди разной грязи и отбросов общества. Мама попыталась за меня вступиться, но получила такой отпор от любимой доченьки, что только махнула рукой: ты ж её сама туда определила, что же ты хочешь теперь. Вердикт был вынесен однозначный: наказать меня полным молчанием, меня не замечали, я просто переставала дома существовать. «Оля, ты пойми, они ради тебя отказались от своей личной жизни, - внушала мне, заливаясь своим театральным смехом, наша соседка Зинаида Филипповна, - а ты заставляешь их так за тебя переживать. Для них ты всегда была и будешь маленькой, несмотря на то, что в десятом классе и вон какая дурдыла вымахала".

Раз так, я тоже покажу своей семейке коготки: вы со мной не разговариваете, и я с вами не буду. На работу к маме я продолжала ходить, но не произносила ни звука. Полный молчок. В школу уходила, не притрагиваясь к вечной бабкиной манной каше и чашке какао. Из школы вернусь, переоденусь, брошу портфель и к Галке. Отобедаем у нее по полной программе, пошепчемся. Не наговорюсь - от Галки к Лилиан перебиралась. Там веселье не переводилось.