Лестница

— Вы только представьте себе, Юра, как на огромных просторах Мироздания вершится бесконечное движение огромных масс материи в виде галактик, обломков звезд и планет, сталкивающихся друг с другом. На наших глазах гигантские «черные дыры» всасывают эту материю, внутри их под действием колоссального давления происходит разрушение атомов, чем дольше длится этот процесс, тем большая масса накапливается в «черной дыре», тем больше кинетической энергии она в себе аккумулирует. Наконец наступает момент перенасыщения энергией. Масса не может удержать ее своим гравитационным полем. Происходит взрыв, возвещающий о рождении Суперзвезды, подобный тому, что породил нашу Вселенную, но значительно меньших размеров. Это-то и заставляет меня сомневаться, что наша Вселенная родилась от одного единственного взрыва. Ну да бог с ним. Итак, проходят миллиарды лет, в плазме, раскаленной до миллионов градусов, возрождаются атомы, процесс образования новых галактик вступает в начальную стадию. В результате тысяч случайных совпадений на одной из планет создаются условия для зарождения жизни. При этом не исключено, что зародыши белка результат гибели планет, на которых существовала жизнь в той или иной форме. И порожденный этими случайностями новый гомо сапиенс возьмется за изучение окружающего мира с поклонения ближайшему камню, огнедышащей горе, роднику или животному. И новые боги возникнут в его воображении. Мир гомо сапиенсов вновь поделится на тех, кто живет, чтобы есть, и тех, кто ест, чтобы жить. И этот процесс бесконечен и непрерывен.

Тепляков представлял Вселенную по-своему — в виде разноцветных воздушных шаров, помещенных в один большой прозрачный шар. Что происходит в этом большом шаре, понять невозможно, но наверняка что-то происходит, потому что одно только трение между ними должно вызывать определенные процессы, невидимые человеческим глазом. Но уж точно — какой-то шар непременно лопнет, и это может погубить все остальные шары. Дальше этого воображение Теплякова не распространялось.

— Вот так-то, мой юный друг, — повернулся профессор к Теплякову и виновато улыбнулся. — Небось, запудрил я вам мозги до такой степени, что дальше некуда? Или все-таки есть куда?

— Честно говоря, я еще не все понял, но понять попытаюсь, — почти с такой же виноватой улыбкой ответил Тепляков. — Особенно, как все это связать с «Теорией замкнутых объемов».

— А вы, Юра, думаете, я понимаю? — забулькал Дименский своим странным смехом. — Я, голубчик, тоже далеко не все понимаю. Если бы все это было так просто, уж яйцеголовые давно бы разложили все по отдельным полочкам, занумеровали и каждому фактику дали свое имя.

Глава 27

Миновало еще два дня, наполненные умными разговорами. Правда, Тепляков больше слушал, чем говорил, но он чувствовал, как мир совершенно незнакомых ему понятий властно вторгается в его сознание, требуя каких-то действий или, по крайней мере, решений. Ему стали сниться странные сны, будто он находится внутри шара, который куда-то летит в полнейшей темноте, и что-то или кто-то пытается разорвать оболочку шара, чтобы схватить его, Теплякова, железной хваткой погибшего Укутского. И Тепляков просыпается среди ночи, долго лежит с открытыми глазами, слушая равномерное похрапывание профессора, точно тот продолжает свою лекцию, но не обычными словами, а закодированными под храп звуками.

Может быть если бы пребывание в больнице, в одной палате с неуемным человеком, продлилось дольше, появились бы и ясность, и решения, влекущие за собой какие-то действия, но через два дня Теплякова из больницы выписали.

Дименский на прощанье обнял Теплякова, похлопал его по спине своими жесткими ладонями слесаря. И даже прослезился.

— Давайте, Юра, встретимся с вами, когда закончится и для вас, и для меня вся эта катавасия, — предложил профессор. — А пока желаю вам удачи. И только удачи.

Уходя по длинному коридору к выходу, Тепляков раза два обернулся, и всякий раз, видя мешковатую фигуру профессора, стоящего у двери их палаты, испытывал такое чувство, будто бросил на произвол судьбы очень близкого ему человека.

Вернувшись на квартиру, Тепляков сразу же позвонил Машеньке.

— Юра! — услыхал он в трубке ее отчаянный вскрик, требующий немедленного его вмешательства, и догадался, что Машеньке все известно. И еще раз она вскрикнула подбитой птицей: — Юра! — и только потом заспешила с вопросами: — Ты меня слышишь? Ты где? Ты не ранен?

— Слышу, — ответил он. — Я дома. И совсем не ранен. Так, ерунда. Сейчас приду. Ты не против?

— О чем ты говоришь? Я не знаю, что думать! У меня… я не могу… а ты не звонишь и не звонишь!

И Тепляков услыхал, как она всхлипнула. Внутри у него что-то дрогнуло, и он сам захлебнулся словами: — Я сейчас приду… милая, любимая, дорогая моя девочка!