И он с более уже резким звуком ткнул свой бомбардировщик в фотографию весьма миловидной девочки с бантиком и, произнеся «Кх-х!», смял эту фотографию, а затем и разорвал.
Владимир вскочил с места и отобрал у Толика картинки, на что ребенок нагнул бычком голову, метнув в Пирошникова яростный взгляд.
– Когда я вырасту, я буду солдатом, – неожиданно и твердо произнес он. – И всех убью!
– Посмотрим еще! – разозлившись, ответил Пирошников, которому мальчик не слишком понравился, что, впрочем, совершенно понятно. Владимир мало имел общения с детьми, хотя полагал в душе, что относится к ним с любовью, причем последняя подразумевала в детях необыкновенно смешные и милые существа, от которых сплошной восторг и удовольствие.
– Убью! Убью! – повторил мальчик, совсем уж набычившись и без тени шутки.
– Ладно, – примирительно сказал Пирошников и вдруг ощутил проснувшееся в душе благородство и нечто вроде отцовского чувства. – Вот посмотри… – И он извлек из пачки открыток другую репродукцию Ван-Гога, а именно известный автопортрет с отрезанным ухом. – Этот… Этот дядя был художником. Он рисовал картины, а ты их рвешь. Посмотри, каким он был. Ему очень плохо жилось, он был совсем один и отрезал себе ухо.
Толик недоверчиво посмотрел на репродукцию и пощупал свое ухо.
– А где оно? – спросил он.
– Он его отрезал, – скорбно произнес Пирошников. – Его нет.
– И выбросил?
– Откуда я знаю? Дело совсем не в этом.
– Он плакал? – спросил Толик.
– Не думаю, – ответил молодой человек. – Но ему было больно. Главным образом, морально. Ты понимаешь, что такое морально?
– Понимаю, – неожиданно кивнул Толик.
– Вот… У него был брат, с которым они дружили. У тебя есть брат?
Толик отрицательно покачал головой, и Пирошников заметил, что сосредоточенное и неприязненное выражение исчезло с лица мальчика, который судя по всему, заинтересовался разговором.
– У меня тоже нет брата, – сказал Пирошников. – С братом было бы лучше, правда?
– Нет, – ответил Толик. – Он бы дрался.
Так они и разговаривали, молодые люди, о голландском живописце, а заодно о некоторых других вещах, в частности о родственниках, которыми оба собеседника довольны не были. Пирошников заметил, что Толик назвал Наденьку просто по имени, когда речь зашла о ней. О матери Толика Владимир не спрашивал, потому что опасался навеять на мальчика дурное настроение.
– Давай ты будешь моим братом, а я твоим, – предложил Пирошников.
Произнеся эти слова, он почувствовал душевную легкость, какой давно уже не испытывал, ибо не помнил, когда он предлагал кому-нибудь дружбу. Но мальчик неожиданно замкнулся и лишь замотал головой.
– Я жду папу и маму, – наконец объяснил он. – Они приедут с Северного полюса, а потом народят мне братьев. Много-много…
– Постой, – не понял Пирошников. – Мама же у тебя здесь. Тебя тетя Надя откуда вчера привела?
– От бабушки.
– А мама твоя где?
– На Северном полюсе, – печально проговорил мальчик и даже рукой махнул куда-то в сторону.
Пирошников ничего не понял из объяснений Толика. Выходило, что Наденька вчера вечером придумала всю эту историю с женщиной, ее новым мужем и прочим – но для чего? Владимир как-то сразу поверил именно мальчику, потому что не видел причины, зачем Толику врать. Но Наденьке, Наденьке-то зачем?… Он осторожно принялся расспрашивать Толика о его жизни, и тут выяснились некоторые подробности. Во-первых, мальчик считал себя племянником Наденьки и внуком какой-то бабушки Лены, у которой он до вчерашнего дня проживал. Во-вторых, родителей своих Толик не помнил, знал лишь, что они обитают постоянно на Северном полюсе, о каком имел представление очень смутное.
– Полярники они, что ли? – спросил совсем сбитый с толку Пирошников.
– Они там живут в ледяном дворце, – спокойно отвечал мальчик. – У них был самолет, но он сломался. Они его починят и прилетят.
Тут Пирошников удостоверился, что все это не более чем пересказ бабушкиной версии об отсутствующих родителях. Но Толик продолжал говорить, увлекшись, и рассказал много. Вкратце его рассказ выглядел следующим образом.
Отец Толика в пушистой шапке и такой же шубе охотился на белых медведей. Он был очень сильный и мог побороть много белых медведей сразу. Местные жители, которые там, на Северном полюсе, обитали, прозвали его за это Снежным человеком, а маму называли Снежинка. Она сидела в ледяном дворце и смотрела в бинокль по сторонам и тоже была очень сильная и красивая. Вдобавок они присылали Толику письма с разноцветными марками, а еще присылали подарки на день рождения и к Новому году. Но, к сожалению, приятели Толика во все это верили мало, и если бы не письма с марками, то и вообще бы не верили. О последнем Пирошников догадался по слегка обиженному и настойчивому тону мальчика, излагавшего такую вот легенду.