Он вышел во двор рано утром. Обежал его. Ночь только усилила его возбуждение. Ему хотелось кричать что-то очень громкое, бегать, прыгать с крыши сарая.
Во дворе стояли две бочки с дождевой водой, сломанная кровать. У ограды была свалена груда кирпичей. Низко летали стрижи и прятались под крышей дома. Воздух был легким, и в нем особенно хорошо леталось стрижам.
В углу двора висел длинный кусок стального рельса — «звон», как называли его жильцы. Рассказывали, что в «звон» били во времена войны, когда объявлялась воздушная тревога. С тех пор он так и висит.
Андрейка подобрал с земли железную ножку кровати с тяжелым набалдашником на конце, сложил несколько кирпичей, чтобы добраться до рельса, и ударил в него — первый раз тихо, а потом громко. Звук раздался резкий и веселый — остановился во дворе и побежал во все четыре стороны.
Андрейка ударил еще раз и еще… Все кругом наполнилось чем-то тревожным и радостным, требующим к себе обязательного внимания. Звуки торопились сказать о том, что на земле существует человек и вот вчера он видел море…
Захлопали двери, застучали каблуки по лестнице, с шумом открывались окна. Люди бежали с ведрами. Тетя Вера прибежала полуодетая, запыхавшись. Дядя Коля выскочил из квартиры в одних трусах. Он с интересом наблюдал, как из окон второго этажа стали вылетать узлы, а кому-то на голову шлепнулась резиновая грелка.
Тетя Вера сняла Андрейку с кирпичей и сказала:
— Здравствуйте! Что ты за человек, Андрейка? Николай, ты чего стоишь, скалишь зубы? Уведи ребенка домой!
Дядя Коля взял Андрейку за руку и повел в дом.
— Понимаешь, разбойник, — улыбаясь, говорил он, — бить в набат нельзя. Ты будешь бить, а люди подумают, что пожар, приедут пожарники. И тетя Вера оторвет нам головы.
Потом во двор пришла милиция. «Звон» сняли и увезли. А Андрейка целый день ходил по двору и не знал, что ему делать.