Прощально покачав крыльями, «прялка» через полминуты растворилась в мутном мареве пространства.
– И как на ней только не боятся летать люди? – жалостливо проговорил Ломоносов, проводив взглядом «прялку». – Ведь её же поджечь можно чем угодно – коробком спичек, простой свечкой, очередью из «шмайссера». Даже плевком достать можно.
Из сообщения, запрятанного в пенал, Чердынцев узнал, что скоро в отряд к нему будут заброшены два человека – врач и радист. Что же касается налёта на райцентр, то неведомый партизанский полковник Игнатьев поздравлял с успешной операцией и послание своё закончил бодрым напутствием: «Так держать!» Послание это взбодрило Чердынцева, он прочитал его дважды, потом дал прочитать Мерзлякову, тот также прочитал его дважды, и оба в унисон разом, довольно потёрли руки:
– Дай Бог здоровья партизанскому полковнику Игнатьеву!
А Мерзляков добавил от себя:
– Прибытие врача и радиста в отряд – это больше, чем просто прибытие врача и радиста. Евгений Евгеньевич, – он многозначительно поднял указательный палец, – это означает регулярную связь с главным партизанским штабом…
– А такой есть? – неверяще спросил Чердынцев.
– Есть! – убеждённо проговорил Мерзляков. Поправился: – Должен быть!
– Дай-то Бог… – Чердынцев перечитал послание в третий раз. – Дай-то Бог!
– А регулярная связь, как и то, что мы стоим на партизанском учёте, означает, что нам и продукты подкидывать будут, и патроны, и оружие – только воюй!
– Эх, Андрей Гаврилович, твоими устами только мёд пить… А у нас в большинстве своём на столе – чай без сахара. Да сухари – вечный крестьянский провиант. И концентраты. Ладно, – Чердынцев махнул рукой, – поживём – увидим…
Летом, конечно, воевать в этих местах легче, и жить легче – летом каждая ветка способна прикрыть голову партизану, сделать его невидимым, замаскировать, каждый лист готов защитить его, в реке рыбу можно наловить даже рубахой, в лесу набрать ягод и грибов, при случае можно и зверя завалить, а зимой?
Зимой партизану сурово – и холодно, и голодно, и спрятаться часто бывает негде. Враг, который и сильнее партизан, и хитрее, и вооружённее – и самолёты имеет, и танки, и орудия дальнего боя – обязательно постарается расправиться с разнокалиберными, не всегда достаточно обученными людьми, засевшими в лесах, так что задача у Чердынцева и его людей остаётся одна – выжить. Выжить, выстоять и дать фрицам бой.
Надежда одна – земля, на которой они находятся. Это своя земля, родная, здесь – могилы близких людей, могилы эти растянулись едва ли не до самого Владивостока. Ежели что – земля родная, родненькая, теплом отцов и матерей согретая, поможет, прикроет, а в худшую минуту к себе в конце концов заберет. Хотя раньше времени уходить не хочется. Но война есть война, на войне всякое бывает. Смерть здесь – обычное дело…
Выстроив отряд в сосняке, надежно прикрытом сверху (густые кроны смыкались плотно, в некоторых местах даже небо не просвечивало), Чердынцев прошёлся вдоль строя, пристально всматриваясь в каждое лицо. Он уже знал многих своих людей лично, и не просто знал, а мог довольно точно определить возможности каждого – то самое, что должен уметь делать всякий мало-мальски подготовленный к войне командир.
Многих из этих людей не станет, сложат свои головы в боях с гитлеровцами, может быть, не станет и самого Чердынцева, но земля, на которой они находятся, никогда не сделается немецкой, это русская земля, она будет жить; на их место придут новые люди, также Россией рождённые, и будут её защищать.
Процесс этот неостановим, прервать его невозможно, никакие немцы не смогут прервать его – чтобы одолеть это, нужно уничтожить всю Россию, всю, до последнего человека, а это не произойдет никогда. В чем, в чем, а в этом Чердынцев был уверен твёрдо.
Он остановился посередине строя, сделал несколько шагов назад, чтоб лучше видеть отряд, и проговорил тихо, ощущая, как в виски ему натекает тепло, а в горле начинает что-то першить:
– Бойцы, мы не одни! У нас налажена регулярная связь с Большой землёй, с партизанским штабом, с нашими. О нас знают, может быть, знает даже сам товарищ Сталин…
Гул голосов волной поплыл над головами людей, заглушил негромкий простуженный голос командира, глаза у многих засияли радостно: люди не ожидали услышать таких слов.
– Да-да, – подтвердил Чердынцев. – Это так. – Он сам верил в то, что говорил. – Нам помогут выстоять. Видите вот это? – Чердынцев поднял над головой тускло блеснувший металлом пенал. – Я не удивлюсь, если очень скоро в таком же пенале нам придёт сообщение о том, что мы можем написать письма своим родным, домой, в свои семьи, матерям и письма эти дойдут… Обязательно дойдут!
Кто-то рявкнул восторженно «Ура!», но Чердынцев предупреждающе поднял руку:
– Радоваться пока рано… Но это будет обязательно!