Лесник и его нимфа

– А ты, – вдруг ответил он, – ты больше всего боишься быть правильной. Ты так хочешь быть неправильной, а у тебя не получается.

– Заткнись…

– И ты… ты в полной иллюзии по поводу себя, – и он вдруг рассмеялся. – Ты повязана по рукам и ногам. Рабыня Изаура свободнее тебя.

И он попал в точку. Он попал в точку, гад. Он говорил то, что мучило Литу. Она несвободна. Она ничтожество. И он говорил ей об этом!

И тут ее накрыло. Так бывало с ней. Ей становилось нестерпимо плохо, будто случилось что-то жуткое и непоправимое. И крыша казалась единственным выходом из всего.

Она поняла, что поедет сейчас в Питер, чтобы утопиться там в дерьме.

Почти на ощупь она подошла к входной двери, открыла ее нараспашку, сделала три шага назад и сказала:

– Пошел на …!

Он посмотрел ей прямо в глаза. Лита не выдержала, отвернулась и в отчаянии крикнула:

– Пошел на …!

Ей показалось, что перед тем, как выйти, он усмехнулся.

Она захлопнула дверь за ним так, что задрожали шкафы, лампочки, тумбочки, зеркала, полки и антресоли, где хранились Литины детские рисунки. Мама, папа, я…

Глава 7

 

***

До квартирника и Фредди Крюгера Лита не доехала. По дороге она поссорилась с Кремпом и благодаря каким-то пиплам оказалась сначала на Ротонде, а потом в питерской квартире, похожей на бомжатник. Тут много пили и курили травку. Все остальное время вели философские разговоры, пели и периодически блевали с балкона. Лита не очень понимала, зачем она сюда попала.

На третью, кажется, ночь, ей приснился очень яркий сон. В нем Лита будто перетекала из одного пространства в другое, и точно знала, что в мире никого нет. И никогда не было. Только она одна. Ни людей, ни животных, никаких существ. Ни Бога. Ни в прошлом, ни в настоящем. Никогда  нигде никого. Во всей Вселенной, во всех галактиках. Никого.

Когда она это поняла, она такое почувствовала... Даже во сне она была уверена, что страх и ужас раздавят ее, и она не сможет проснуться.

Потом все-таки оказалось, что она лежит на полу на матрасе. В комнате больше никого не было, но за полуоткрытой дверью разговаривали вполголоса. Было почти темно, светило чуть-чуть только от уличных фонарей.

Лита посидела на матрасе минут десять, пытаясь забыть сон. Потом медленно, с трудом встала и пошла в соседнюю комнату посмотреть на живых людей. Там на каком-то ковре сидели совершенно голые молодой человек и девушка и разговаривали по-французски. Лита дико на них посмотрела и побрела по длинному темному коридору. Через несколько метров наткнулась на полуоткрытую дверь, нащупала выключатель. Это была ванная – облезлая и страшная. Зато тут был душ и стоял какой-то заграничный шампунь. Вода, видимо, подогревалась колонкой, и сейчас была ледяная. Лита разделась, влезла в ржавую ванну и стала с остервенением мыться заграничным шампунем под ледяным душем.

Потом, натянув на мокрое тело одежду и трясясь от холода, снова пошла бродить по квартире. Наткнулась на вешалку, чудом нашла свою куртку, которая валялась на полу. Еще после десяти минут ползанья по полу нашла свой холщовый рюкзак. В нем был ксивник с документами и десяткой, которую она стрельнула у Кремпа еще по дороге сюда.

Она уже хотела уйти, потом все-таки зашла в комнату, где сидели голые молодые люди,

и сипло спросила, испугавшись своего голоса:

– Сигареты есть?

Девушка изящно встала и протянула Лите почти целую пачку.

– Берите все, – сказала она по-русски, улыбаясь, – у нас есть еще.

Лита молча взяла пачку и, не переставая трястись, медленно пошла к выходу, на улицу, в холод. Ее тошнило, идти было очень трудно – почти как в ее кошмарном сне. Она блуждала по чужому Питеру. Людей не было.

Наконец ей удалось выйти на ярко освещенную улицу, и по фонарям она догадалась, что это Невский. Тут стали попадаться люди. Еще минут через двадцать она добрела до Московского вокзала.

На Москву поезд был через полчаса. Лита в него вписалась с помощью кремповой десятки.

***

Когда поезд тронулся, Лита вышла в грязный тамбур. Сил стоять не было, она села сначала на корточки, потом, сунув под себя рюкзак, села прямо на пол. Она просидела так час или больше, выкурив полпачки сигарет. Даже в поезде, где были люди, ощущение тотального одиночества не покидало. Кошмар из галлюцинации перетек в жизнь.

Наконец Лита с трудом поднялась с пола и стала смотреть в окно, в полную темноту. Потом машинально взялась за ручку двери, нажала на нее и подергала. Дверь была заперта. Она перетекла к противоположной двери, нажала ручку, подергала – заперто. Дальше через грохочущий резиновый коридор она перешла в тамбур соседнего вагона, проделала там с дверями то же самое – везде было заперто.

Она прошла, качаясь, через спящий вагон. Повторила то же самое в другом тамбуре. Заперто. Снова прошла через резиновый коридор. Снова двери. Снова заперто. Дальше на нее нашло какое-то умопомрачение. Не закрывая за собой двери, она проходила, качаясь, через спящие плацкартные вагоны, в которых в проходе торчали чьи-то ноги, и как будто пустые купейные, в которых стук колес был тише.