– Здесь нет ограждения, – развёл руками Кондрат. – Мы шли от порта. По трассе. И сейчас уйдём.
Охранник сощурился, обвёл взглядом всех, слегка кивнул.
– Идите, – притянул пса к себе.
Путники поднялись и начали отходить от лавочки. Начальник патруля стоял, провожая их взглядом. Что-то в этом не понравилось Кондрату. Как-то всё выходило невероятно гладко.
– Тебе не кажется странным, что ребята ни капельки не удивились появлению волков в нашей компании? Да и вообще, судя по количеству охраны, они либо совершают нечто совсем жуткое, либо… – голос Кузьмы прозвучал как совесть.
Кондрат оглянулся. Охранники стояли с пустыми злобными взглядами.
– Ждали гостей.
Кузнец кивнул.
– Нас ждали.
Напряжённо посмотрела на них Номин.
– Не нас. Иначе не отпустили бы.
Тайра залаяла слишком громко. Лай раскатился по улице и отразился от каменных стен НИИ. Синий свет вспыхнул, осветив темноту.
– Стой!
Уже уверенный в своей догадке, выкрикнул Кондрат, оборачиваясь к яркой, синей вспышке, возникнувшей в воздухе. Псы завыли все разом, спущенные с поводков, рванули к харизмату и путникам. Всего пара секунд, время за которое завизжала Номин, кинулся к ней, прикрывая Еши, попытался нащупать в пустой кобуре пистолет Леший и выхватил топор Кузьма.
Озверевшие глаза собак, с ощетинившимися загривками, с брызгающим слюной оскалом зубов. Двух секундная картинка. И тут же, свет расстелился туманом, поглощая собак. Кондрат выхватил единственное оружие, что у него осталось после встречи с синими – топор. Серые тени волков скользнули из-за скамеек и кинулись в свет.
Следом за ними кинулась Тайра. Заорал Кузьма, кинувшийся за собакой.
– Тайра! – Номин оттолкнула Еши и бросилась в свет.
– Епона! – и бурят пропал в свете.
– Стоять! – голоса Лешего уже никто не слышал. Визг псов и крик Номин. Матерщина бурята. Сверкающий клинок топорика.
Яркий обжигающий глаза свет!
С кем драться?
***
Выдох, вдох.
Выдох… тяжело в груди, и спина вот-вот развалиться от ноющей боли. Последнее воспоминание: приклад, мелькнувший в синем свете. Свет! Ох!
Кондрат открыл глаза. В них словно песок насыпан.
– Как голова? – сочувственный голос Номин откуда-то позади.
– Как чужая, – еле ворочая языком, приговорил Леший. Картинка перед глазами прояснилась не сразу. Сначала появились в бледном свете лампочки, вытянутые тени, потом обрисовались силуэты.
– Как мы здесь оказались?
– Трудно ответить, – голос Кузьмы звучал отдалённо. Кондрат различил силуэт у стены. Кузнец сидел на низкой лавке, поджав под себя ноги. – Не видно ни черта было. А потом раз, и мы тут.
– Кто-то, что-то, успел увидеть.
– Я Тайру видела.
Кондрат повернулся на голос.
– Где она? – картинка прояснилась. – Тайра! – на выдохе произнёс Кондрат и сполз со скамьи. Его любимица лежала вытянувшись, правый бок перевязан темной тканью, но даже сквозь неё кровоточит. Левое ухо висит клоками, оторван кусок губы и видны оскаленные зубы. Передняя нога привязана к ножу, через грудную клетку перевязь, кровавая, по краям видно рваные куски тела.
– Тайра! – комок подступил к горлу. Леший не в силах встать, подполз к собаке.
– Я пыталась её защитить… – всхлипнула Номин.
Кондрат только теперь заметил разодранную до кости правую кисть девушки.
– Со мной все в порядке, – тут же поправилась она, прижимая руку к груди, второй рукой она гладила Тайру по голове, которая лежала на ногах Номин.
– А вот она… – девушка снова всхлипнула.
Кондрат наклонился над собакой.
– Что ж ты, животина, а? Как же так, то? – Тайра чуть приоткрыла уцелевший глаз. В нем стояли слезы. Бока тяжело вздымались.
Вдох, выдох.
Вдох…
– Не жилец, – из угла вздохнул Кузьма.
Леший уронил голову. Закрыл лицо руками.
Маленький, крохотный шерстяной комок. Он принёс её Лике в день рождения. Она поморщилась.
«Что с ней делать?»
«Да ничего. Любить».
Бывшая, тогда настоящая, жена, поморщилась.
«Её ж выгуливать, мыть нужно. Не, спасибо, конечно, но ты подарил, ты и гуляй с ней».
Ярко-синие глаза, морда умная. Он записал её в секцию по дрессуре. Дружелюбная, со всеми собаками ладила. И с детьми на районе. Как только выходила, так вокруг сразу же возникала толпа ребятни. Игривая.
«Защитницей она у вас никогда не станет, – сказал кинолог. – Мягкая, дружелюбная слишком».
Ошибся. Она стала. Ещё какой защитницей стала. Слезы сквозь плотно сжатые пальцы.
– Шрам, шрам делала, – голос Еши. Журналист сидел с зарытыми глазами в изголовье хаски. Рваный низ штанин и окровавленная разорванная рубаха.
– Что… он делает? – Леший кулаком вытер слезы.
– Молится, а может, нет. Я, когда пришла в себя, он уже такой был. У него голова пробита. Я видела на затылке кровавую шишку.
Еши сидел слегка покачивался.
– Он читает заклятие, – поднялся с полки Кузьма. – У нас в Севольном шаман был. Нехороший шаман, тёмный. Но люди шли к нему со всякими бедами, – Кузьма присел рядом с остальными. – Я однажды видел, как он работал. Вот так же сидел, только с бубном, то молчит, то читает. Вроде как медитирует.