Лес пропавших дев

– Тогда она, скорее всего, поняла, что мы вместе спрятались от дождя в пещере. Может, и она где-нибудь спряталась. Либо она ищет нас, либо вернулась к инспектору, чтобы попросить его о помощи.

– И именно поэтому, – добавила я, – нам нельзя снова углубляться в лес. Все о нас беспокоятся.

– Давай так договоримся, – прохрипела Мэволь, – если мне вдруг станет как-то не по себе или ты поймешь, что не все в порядке, мы поворачиваем обратно. А пока давай еще немного поищем отца. Совсем чуть-чуть.

Я снова покачала головой, и она, тяжело дыша, добавила:

– Я не слезу с лошади. Пешком не пойду, буду сидеть в теплом седле, завернутая в плащ и одеяло. Съем еще ягод, которые ты собрала для меня. А если врач нас ищет, мы наверняка столкнемся с ней по дороге.

Я молчала, нервно покусывала губы. Зарубка, оставленная отцом на коре, так манила, звала за собой. Он где-то рядом.

– Разве тебе не интересно? – прошептала Мэволь. – Разве ты не хочешь узнать, что стало с отцом, прежде чем человек в маске поймет, что мы его ищем? Он помешает нам найти отца, уничтожит все улики.

Мэволь взглянула на меня. Взгляд ее был полон решительности и любопытства. Мне и самой было любопытно.

– В этот раз одну тебя не оставлю, – пообещала я. – Сначала нам надо поесть.

У нас осталась еда в дорожном мешке. Мы должны были съесть ее еще вчера, но Мэволь заболела и потому ничего не съела, а я слишком устала и тревожилась, мне тоже кусок в горло не лез. Мы вытащили из мешка несколько засохших рисовых шариков. Рис был редкостью на Чеджу, однако в кладовых судьи Хона его было предостаточно.

Мэволь откусила несколько раз и остановилась.

– Совсем сухие, – сказала она, – я не могу это есть, горло болит.

– Не все сухие, щен.

Я снимала с рисовых шариков верхний высохший слой, похожий на нурунджи [28] – подгоревший рис, и ела его, а Мэволь отдавала мягкую серединку. Сестра казалась спокойной, умиротворенной. Солнце, проникшее в пещеру, мягко освещало ее лицо. «Цени это время, пока вы вместе, – прошептал мне внутренний голос, – потому что оно скоро закончится».

– Ты наелась? – спросила я сестру. Лучше не думать о грустном. Какой смысл предаваться печали, этим ничего не изменишь. Даже если мне не удастся предъявить обвинение шаманке Ногён, тетя Мин все равно увезет меня на материк, и больше я никогда не увижу сестру. – Тогда пойдем.

Мы поехали сквозь лес, окутанный золотистым утренним туманом. На солнце деревья и листья будто отливали желтым. Я показала Мэволь последний знак «Х», который вчера обнаружила; теперь нашей задачей было найти следующий, и я старалась не думать ни о чем другом.

Довольно быстро мы нашли следующий знак, и теперь меня мучил вот какой вопрос:

– Куда отец ведет нас?

– Эти метки… – Мэволь остановилась, ей снова нужно было откашляться. – Они точно приведут нас не в Коччавальский лес. Они указывают в противоположную сторону. На юг.

Ее слова прозвучали так неожиданно, что я чуть не выронила поводья. Она права!

– Значит, отец поехал в лес, чтобы найти «бабушкино древо» и оставить нам записку. – Я пыталась сложить общую картинку из разрозненных кусочков. – А потом он повернул на юг… Совсем не в Коччавальский лес, где нашли его окровавленную одежду… Но как ты поняла, что мы двигаемся на юг?

– Я знаю этот лес так же хорошо, как двор у хижины шаманки Ногён.

Я нахмурилась.

– Одежду нашли в Коччавальском лесу, и потому полиция решила, что он там и умер. Но судя по словам Исыл, отец побывал в лесу еще до того, как исчез. А записка, которую мы нашли, указывает на то, что он приходил к «бабушкиному древу»… – Я наклонила голову набок, не понимая, как он мог оказаться в двух местах одновременно. – Ты что-нибудь знаешь о Коччавальском лесе?

Мэволь пожала плечами.

– Ничего. – Потом она чуть вздрогнула. – Ну, то есть…

– То есть?

– Может быть…

Я ждала, пока она соизволит объясниться. Затем снова спросила:

– Может быть?

Сестра покачала головой:

– А может быть, и нет.

– О чем ты?

– Когда еще отец был здесь, ходили слухи, что по лесу бродит дикий зверь. Медведь. Все об этом говорили. Говорили, как опасно теперь гулять в одиночку в Коччавальском лесу… Может, отец никогда там и не был.

– Что?

– Полиция искала не в том месте, – объяснила Мэволь. – Кто-то просто подбросил туда одежду отца, забрызганную кровью, будто на него напал медведь. Несчастный случай. И сработало ведь. Полицию отозвали, и твой капитан Ки закрыл дело.

Что ж, вероятно, Мэволь права. Ее теория выглядела правдоподобно.

– Тот, кто отравил отца, – продолжала Мэволь, – хотел отвлечь внимание от настоящего места преступления. Наверное, этот человек знал, куда пойдет отец, и потому сумел снять с него одежду. Снял и бросил ее в Коччавальском лесу.

Я встревоженно оглянулась на сестру. Этим отравителем была, скорее всего, шаманка Ногён. Но как у нее, старой слабой женщины, на все это хватило сил? Яд наверняка ослабил отца. Может, потому она и отравила его, чтобы легче было охотиться за ним, красться по лесу с ножом. А потом отрезать рукав от его военной формы.

– Зверь или человек, кто-то преследовал его, – договорила Мэволь.