Леопард в изгнании

Лето он провел личным пленником Жана Лафитта, прозванного Ужасом Залива. Большая Земля — или, как ее часто называли, Баратария — находилась в шестидесяти милях от Нового Орлеана и располагалась на островах Большая Земля и Большой Остров. Ни один лоцман, не знавший местных вод, не мог бы провести судно по проливу к пиратскому городу. Здесь уже почти целую сотню лет находилась постоянная база контрабандистов и пиратов. Некогда тут укрывался сам Черная Борода.

До того как здешние места прибрал к рукам Лафитт, в Баратарии, гнезде подонков и всякой мрази, царил полный беспредел. Под железной пятой Лафитта тут появился относительный порядок.

«Наверное, я должен быть благодарен ему», — мрачно раздумывал Луи. Его положение было куда лучше, чем пребывание в трюме «Удачи».

Он ел на китайском фарфоре и пил из хрустальных бокалов, спал на шелковом и льняном белье. К его услугам были библиотека и музыкальная комната огромного поместья Шанделер, а когда «Гордость Баратарии» стояла в порту, он часто имел удовольствие играть в шахматы с самим хозяином поместья. Лафитт был игроком умелым и безжалостным, и после его жестких уроков Луи приобрел немалое мастерство.

Но такая беспечная и приятная жизнь продлится только до тех пор, пока Лафитт не найдет на пленника покупателя, — ведь Луи стоит дороже всех сундуков, набитых награбленным добром, или тайком вывезенных с Сахарных островов африканцев — контрабандная торговля живым товаром составляла немалую долю деятельности Лафитта.

Луи считал, что ему очень повезло, раз Лафитт не наметил в качестве предполагаемых покупателей Англию или Францию, поскольку в таком случае истинный король уже был бы выдан одной из сторон, и ему грозило бы провести всю жизнь — короткую или долгую — под замком. Император Наполеон казнил бы его. Король Генрих использовал бы его как кнут для подстегивания Священного союза. В любом случае это было бы ничуть не лучше, чем та жизнь, от которой он сбежал из Франции, — вечный страх, постоянная необходимость скрываться.

Однако — и чем ближе было это время, тем менее философски Луи относился к подобной перспективе, — мысль о том, что его выдадут кровавому безумцу де Шарантону, была даже менее привлекательна, чем казнь по полному обряду[67] под милостивым покровительством имперской Франции. В Баратарии народ был обо всем прекрасно осведомлен, и Лафитт не видел причины скрывать от своего пленника, во что превратился Новый Орлеан. Так что Луи прекрасно знал, что де Шарантон страстно жаждет заполучить его, а Лафитт готов его выдать — или просто хочет, чтобы де Шарантон в это поверил. Последние несколько месяцев по этому поводу шли весьма деликатные переговоры между пиратским королем и имперским губернатором, хотя Лафитт не торопился доводить их до завершения. Лафитт хотел большего, чем мимолетная и неверная признательность имперского губернатора. Лафитт желал править Луизианой вместо де Шарантона, и де Шарантон это знал. Только полная недоступность Большой Земли защищала его до сих пор.

Луи угрюмо смотрел в окно библиотеки. За проливом, отделявшим Большую Землю от материка, возвышалась кипарисовая роща. Мох свисал с ветвей, и деревья напоминали молчаливых друидов. Какая-то белая птица выпорхнула из зарослей. Косые лучи послеполуденного осеннего солнца окрашивали все вокруг в медовые оттенки.

За окном было все, о чем Луи некогда мечтал, — тайна и романтика Нового Света, изящество и культура королевской Франции — лучшее смешалось здесь и ожидало его.

С таким же успехом он мог пожелать себе луну. Лафитт позволил Луи свободно ходить по всему поместью не потому, что доверял ему… а потому, что короля очень хорошо стерегли. Он встал и пошел к застекленной створчатой двери. Взялся за ручку.

— Нет, — послышался от камина голос Роби.

Датчанин был одет так же, как и тогда, на борту «Гордости Баратарии», вплоть до голубого шелкового пистолетного чехла. Единственное отличие состояло в том, что молескиновые штаны и полотняная рубаха на сей раз были чистыми, а не пропитанными солью и маслом, а длинная светлая коса перевязана яркой алой лентой.

— И что? Ты меня застрелишь? — спросил Луи не оборачиваясь. Как нелепо бояться мальчишки, который на столько лет его моложе! Но датчанин был безжалостен.

— Нет, — устало ответил Роби. — У меня есть нож, француз. Я просто пришпилю твою руку к дверям.

— Капитану Лафитту не понравится, если я перемажу кровью его драгоценную резьбу, — ответил Луи, стараясь казаться беспечным. Парнишка пугал его прежде всего тем, что, казалось, не боялся ничего на свете.

— Не впервой, — бесстрастно ответил молодой пират. — Отскребем да еще раз лаком покроем.

Потерпев поражение — даже в этой маленькой битве за последнее слово, — Луи обернулся.