— Позвольте поправить вас, капитан Франклин, — ласково обратился к покойнику Лафитт. — Старик Луи умер, так что дофина теперь нет. Есть король. Мы должны выражаться точно, дорогой мой капитан. Это отличает нас от животных. За борт его, — махнул он рукой, и после секундного замешательства пираты подхватили мгновенно начавшее разлагаться тело и одним движением бросили за борт.
— Хочешь отправиться за ним? — с ленивой усмешкой спросил Лафитт у Луи.
— Сами знаете, что нет, — ответил тот, стараясь не думать о неестественной смерти капитана. Де Шарантон… где он слышал это имя прежде? — Но я повторяю — во Франции нет короля. И любой, кто хочет назвать себя наследником Бурбонов, должен иметь за душой кое-что повесомее обыкновенного сходства. Корсиканец вряд ли откажется от власти по первому требованию.
— Верно, — согласился Лафитт. — Мы-то думали, что в Луизиане он оставит нас в покое, но, как видишь, подослал губернатора, чтобы тот кнутом вбил в нас верность империи. Сдается мне, что де Шарантону следует кое-что узнать о методах человека, которому он не нравится, но как это сделать — надо подумать. Ты побудешь моим гостем, пока я не пойму, что этому самому губернатору от тебя надо?
— Как я могу отказаться от столь вежливого предложения? — иронически ответил Луи, с нарочитой вежливостью поклонившись. Предательская слабость растеклась по телу от такого неожиданного, почти невероятного избавления. Но в душе его терзали сомнения столь же сильные, как и у Лафитта. Он не мог представить себе, зачем понадобился имперскому губернатору все еще лояльной Бурбонам провинции.
И он не был уверен, что ему хочется это узнать.
Исцарапанная, обожженная солнцем, истощенная Мириэль наконец добралась до берега огромной реки, шире которой в жизни не видела.
Густой утренний туман, по которому она реку и нашла, все еще висел над водой, растекаясь по окрестным лугам и превращая весь мир в серую пустоту. Казалось, река исходит паром. Она простиралась перед девушкой — гладкая и блестящая как озеро, но рябь посредине стремнины предупреждала, что переправляться не стоит. Мириэль упала на колени на илистом берегу рядом с грудой водорослей и стала черпать воду ладонями. Ей удалось утолить хотя бы жажду, хотя голод продолжал ее терзать.
Дичи вокруг водилось в изобилии, но Мириэль не умела охотиться. Она вообще не умела жить в лесу. Ей просто очень повезло, что она сумела забраться так далеко на запад.
«Наверное, теперь удача оставила меня», — обреченно подумала девушка. Она не отчаивалась — монахини еще в детстве внушили ей, что отчаяние — самый тяжкий из грехов, но сейчас совсем была сбита с толку и не считала это своей виной. Поначалу она не понимала, зачем ее ведут в эту глушь, но даже теперь, дойдя до конца пути — по крайней мере ей так казалось, — понимала не больше. Она шла по следу Грааля, но Грааля здесь не было.
Из кустов донесся шорох, и Мириэль взглянула в ту сторону — вдруг ей повезет и там окажется гнездо с птичьими яйцами.
Но из тумана появился человек, высокий, почти нагой, согласно обычаю здешних диких племен, с бронзовой от загара кожей. Волосы его были вымазаны глиной и торчали высоким гребнем, в который были воткнуты утиные перья.
Мириэль вскочила на ноги и попыталась было убежать, но запуталась в юбках, да к тому же она была голодна и у нее болели ноги. Дикарь схватил ее и повалил наземь.
Напрасно бедняжка старалась вырваться, перепуганная насмерть. Он что-то кричал ей на незнакомом языке, и наконец она закрыла глаза, приготовившись умереть.
Но оказывается, убивать ее дикарь не собирался. Он довольно осторожно поставил девушку на ноги и подтолкнул вперед, к берегу.
— Что ты от меня хочешь? — в полном отчаянии спросила Мириэль. — Кто ты?
Ответа не последовало, но, когда они прошли несколько ярдов — она впереди, он сзади, — Мириэль поняла, что он ведет ее к своей лодке. Раньше она уже видела такие длинные, узкие лодки, сделанные из бересты и оленьей шкуры, — каноэ. Дикарь жестом велел ей сесть в лодку.
Мириэль огляделась по сторонам, надеясь, что сможет хоть чем-нибудь себе помочь. Ведь, оказавшись в лодке, она будет полностью во власти дикаря, и даже прыгнуть в воду будет нельзя — тяжелые юбки утянут ее на дно. Но еще больше, чем утонуть, она боялась того, что может сделать с ней дикарь. Однако ей оставалось только повиноваться, потому Мириэль села в лодку и как могла скромно закутала юбками ноги. Когда дикарь столкнул каноэ в воду и забрался в него сам, она замерла.
«Какая же я была дура! Неужели отец Мак-Донох оказался прав? Неужто гордыня привела меня к такому концу?»
Она стиснула зубы, дрожа от усталости и страха. Каноэ отчаянно закачалось, и Мириэль судорожно вцепилась в борта. Сердце ее бешено колотилось. Быстрыми умелыми движениями дикарь повел свое суденышко на стремнину, вода подхватила лодку и понесла быстрее, чем это мог бы сделать любой человек. Они плыли молча, окутанные туманом, одни посреди реки.