Леопард охотится в темноте

— Так больно, — простонала она. Левая пятка была стерта до крови. Он поднял ногу и вылизал рану, чтобы сэкономить воду. Затем он смазал пятку меркурохромом и заклеил пластырем из аптечки. Затем он поменял носки с ноги на ногу и снова надел и зашнуровал кроссовки.

— Ты такой ласковый, — пробормотала она, когда он залез к ней под плащ палатку и обнял. — И такой теплый.

— Я люблю тебя. Спи.

Она вздохнула и прижалась к нему, он подумал, что она уснула, как вдруг услышал:

— Крейг, мне очень жаль, что так получилось с «Кинг Линн».

Потом она наконец уснула, дыхание стало ровным и глубоким. Он выбрался из-под плащ-палатки, сел на бровку, положив автомат на колени и стал ждать, когда они подойдут, не спуская глаз с солончака.

Он сидел и думал о Сэлли-Энн и ее словах. Он думал о «Кинг Линн», о своих стадах огромных рыжих коров и усадьбе на холме. Он думал о мужчинах и женщинах, которые жили там и растили своих детей. Он думал о своих мечтах, родившихся из их жизней, и о том, что он задумал осуществить вместе со своей женщиной.

Моя женщина. Он вернулся к Сэлли-Энн, сел рядом и слушал ее ровное дыхание, думал о ней, распластанной на столе, обнаженной и беззащитной от грубых взглядов многих глаз.

Он вернулся к солончаку и задумался о Тунгате Зебиве, вспомнил веселье и дружбу, которые они делили вместе. Он вспомнил знак, который подал ему Тунгата со скамьи подсудимых.

«Мы равны, счет ничейный».

Крейг покачал головой.

Он думал о том, как был миллионером, и о тех миллионах, которые теперь остался должен. Из состоятельного человека он мгновенно превратился в нечто худшее, чем нищий. Он не владел даже рукописью, лежащей в рюкзаке. Она будет конфискована и отойдет к кредиторам. У него не было ничего, кроме ненависти и любимой женщины.

Потом в его воображении возникло лицо Питера Фунгаберы, гладкое, как горячий шоколад, прекрасное, как смертный грех, могущественное и порочное, как сам Люцифер, и ярость нарастала внутри него, угрожая захватить целиком.

Он сидел так всю ночь, и ненависть овладевала им все с большей силой. Каждый час он возвращался к Сэлли-Энн. Один раз он поправил плащ-палатку, потом прикоснулся кончиками пальцев к опухоли на лбу. Она застонала во сне, и он вернулся на свой пост.

Однажды он увидел темные силуэты на солончаке, и все его тело напряглось. Но потом он поднес к глазам бинокль Тимона и увидел, что это было стадо огромных, как лошади, сернобыков с узорами в виде ромба на мордах. Они прошли беззвучно с наветренной стороны и скрылись в ночи.

Орион скользил по ночному небу и скрылся при первых лучах рассвета. Пора было выступать, но он медлил, давая Сэлли-Энн еще несколько минут забытья перед ужасами и испытаниями следующего дня. Потом он увидел преследователей, и все его тело заполнилось расплавленным свинцом отчаяния. Они были еще далеко и выглядели лишь темным пятном, слишком крупным, чтобы быть каким-нибудь животным, слишком направленно двигавшимся прямо к нему. Ветки, которые он тащил за собой, задержали их на какое-то время, но сейчас, увидев их отчетливые глубокие следы, они двигались быстро.

Потом отчаяние ушло, его сменила решимость. Если это должно было произойти, пусть произойдет здесь. Место было вполне подходящим для последнего боя. Машоны будут вынуждены приближаться к нему по открытому солончаку, а у него было преимущество в виде бровки и низкорослого кустарника, правда, совсем мало времени, чтобы им воспользоваться.

Пригнувшись, чтобы не выделяться на фоне быстро светлеющего неба, он подбежал к рюкзаку. Он положил пять гранат за пазуху, в карман сунул моток проволоки и кусачки и поспешил вернуться к бровке. Он посмотрел на приближающийся отряд. По открытому солончаку они шли гуськом, но перед бровкой должны были перестроиться в виде наконечника стрелы, что обеспечивало им прикрытие с флангов в случае атаки из засады.

Крейг принялся размещать гранаты на основе этого предположения. Он разместил их на самой бровке, чтобы осколки благодаря возвышению разлетелись дальше.

Он надежно привязал гранаты к кустам на расстоянии двадцати шагов друг от друга, затем привязал петли к кольцам. Пропустив в петли куски проволоки, он протянул их к тому месту, где спала Сэлли-Энн, и привязал к клапану рюкзака.

Он работал на коленях, потому что небо быстро светлело и отряд с каждой минутой подходил все ближе. Он подготовил последнюю, пятую, гранату и вернулся к Сэлли-Энн уже ползком. Отрезки проволоки расходились веером от укрытия, которое он соорудил из срезанных веток. Он проверил автомат и положил запасной рожок под правую руку.

Пора было будить Сэлли-Энн. Он нежно поцеловал ее в губы, она наморщила нос и что-то забормотала. Потом она открыла глаза, и они засветились любовью, которую через мгновение сменила тревога, когда она вспомнила, в каком положении они находятся. Она попыталась сесть, но он прижал ее к земле ладонью.

— Они здесь, — сказал он. — Я буду драться. Сэлли-Энн кивнула.

— Пистолет Тимона у тебя?

Она снова кивнула, нащупав оружие за поясом джинсов.

— Знаешь, как пользоваться?

— Да.