Леопард из Батиньоля

И пылкие призывы компаньона, его легкомысленный энтузиазм, такой забавный в сочетании с еще не смытым гримом, превратившим сорокалетнего мужчину в старика, почему-то развеяли опасения Жозетты. Добровольное изгнание, нужда, страх остаться рано или поздно одной, потому что этот ветреник наверняка ее бросит, — все тяжелые мысли исчезли вмиг, Жозетта засмеялась. Но внезапно снова помрачнела:

— Однажды ты окажешься в тюрьме. Что я тогда буду делать?

— Ждать меня. Или искать мне замену.

— А ты вообще знаешь, что такое любовь?

— О, любовь! Мираж, который исчезает в то самое мгновение, когда кажется, что ты можешь к нему прикоснуться. Я не рассуждаю о любви, я просто люблю, милая. Когда-то все было по-другому — я был молод и доверчив, принимал клятвы верности, в которых непременно звучало слово «навеки», и сам их искренне произносил. А что в итоге? Сердце в клочья, потому что ни у меня, ни у моих любовниц не хватало сил эти клятвы сдержать. Любовь, рыбка моя, — это чулан, куда бросают что ни попадя: любовь к Богу, любовь к отечеству, любовь к хорошей кухне, любовь к свободе! Туда же летят обещания прекрасного будущего и искоренения социальной несправедливости. Я пережил бойню семьдесят первого, я видел, как в ней погибли мои друзья — их сердца разрывались от любви, но каждый получил пулю в грудь вместо свободы. И я поклялся самому себе вот в чем: никогда не жениться и работать в одиночку на самого себя — не ради того, чтобы сделать этот мир справедливым, а потому что так легче выйти сухим из воды. Видишь, ты была права: из защитника обездоленных я сделался простым воришкой.

— Воришкой, которого ищет полиция. Воришкой, который вынужден переплыть Ла-Манш.

— Ты отлично знаешь, что я невиновен в тех убийствах и что я понятия не имею, зачем кому-то понадобилось вешать их на меня. Но я верю моему другу Легри — он докопается до истины!

— Твой Легри, между прочим, один из тех буржуа, которых ты так ненавидишь.

— Буржуа? Только с виду. Под респектабельной оболочкой Виктор Легри похож на меня гораздо больше, чем ему кажется. Да, мы ближе друг другу, чем он думает.

— Фредерик, а наша с тобой близость долго ли продлится?

— Chi lo sa?[119] — Он взял Жозетту за руку, прижал ее ладонь к своей. — Наши линии жизни сошлись на заповедном перекрестке судьбы. Пойдем в каюту… — Другую руку Фредерик Даглан опустил в карман пиджака, и его пальцы коснулись гардении, когда-то потерянной Жозефом.

Виктор поцеловал на прощание пухлую руку Эфросиньи, и домработница еще больше раздулась от гордости. Сегодня она щеголяла в фисташковом наряде из атласа с кружевами и в итальянском соломенном капоре, была резва, жеманна и страшно довольна собой.

— Неужто я наконец увижу море? Ах, просто не верится! Месье Легри, вы очень добры, не знаю, как вас благодарить за эту курортную поездку в Ульгат![120]

— Благодарите месье Мори, мадам Пиньо, идея принадлежит ему.

Эфросинья устремилась было к Кэндзи, но ее парализовал пронзительный свисток паровоза, совершавшего подготовительные маневры, а когда добрая женщина пришла в себя, ей тотчас понадобилось в десятый раз пересчитать многочисленные кофры, саквояжи и тюки, рядами выстроенные на перроне. Эфросинья везла с собой кучу предметов первейшей необходимости: столовые приборы, бокалы, флаконы духов, мелиссовую воду от головокружения, шали, подушки, пледы, ворох одежды и прочие мелочи, не говоря уж о корзинах с провизией. Провизия! Бедняжка похолодела: украли корзину с заботливо уложенными головками сыра! «Уф! Вот она, спряталась за третьим чемоданом мадемуазель Айрис, моей будущей снохи, — мысленно возликовала Эфросинья и окинула нежным взглядом хрупкую фигурку девушки, которая уже виделась ей потяжелевшей от бремени. — И пусть меня все еще зовут мадемуазель Курлак, я стану-таки бабушкой!»

— Эти расставания на вокзалах превращаются в какую-то недобрую традицию, — проворчал Виктор.

— Я покидаю тебя всего на три недели. К тому же ты сам на этом настоял, — улыбнулась Таша.

После нервного потрясения, вызванного вторжением убийцы в дом, она немного осунулась, но уже справилась со своими страхами и почти не злилась на Виктора, чье поведение и стало причиной кошмара. Она любила этого мужчину настолько, что готова была сносить даже его хроническую ревность. Однако каков притворщик! Вопреки всем клятвам, ввязался в расследование, и если бы не Кэндзи… И все же как можно сердиться на того, кто осыпал ее подарками и ласками, чтобы вымолить прощение, на того, кто скоро станет ее мужем? Таша даже позволила уговорить себя на эту поездку. Впрочем, отдых на море даст ей возможность закончить иллюстрации к Гомеру и на некоторое время почувствовать себя свободной от опеки Виктора. Кэндзи уверял, что вилла большая и просторная, там для каждого найдется тихий уголок. «В том числе для тех, кому нужен тихий уголок на двоих в нарушение всех приличий», — добавил он, строго глядя на дочь и своего управляющего.