Леопард

— Да, это важно, — твердо сказал Кронгли и взглянул на нее. Взглядом Эвена. В котором всегда таилась смешинка, брат всегда смотрел так, будто только что произошло что-то забавное или радостное. Даже если на самом деле все было иначе. Особенно когда все было иначе.

— А как Одд Утму? — спросила Кайя.

— А что с ним такое?

— Он высадил меня и сразу же уехал. Интересно, что он делает в такой вечер, как этот?

— А почему вы думаете, что он не сидит дома с женой и детьми?

— Ну, если я когда-то встречала такого одинокого волка, господин ленсман…

— Аслак, — представился он, рассмеялся и поднял бокал. — Давай на «ты». Я понимаю, ты хороший полицейский. Но Утму не всегда был таким, как теперь.

— Правда?

— До того как у него пропал сын, Одд был более разговорчивым. Можно даже сказать — общительным. Но опасным человеком он был всегда.

— Никогда бы не подумала, что Утму был женат.

— Кстати, на красавице. Притом что сам просто страшилище. Ты его зубы видела?

— Обратила внимание, что у него брекеты.

— Якобы для того, чтобы зубы не искривлялись. — Аслак Кронгли покачал головой, в глазах его был смех, а в голосе — нет. — На самом деле у него они давно бы все выпали, если бы не брекеты.

— А что, у него на снегоходе правда динамит?

— Это ты сказала, — засмеялся Кронгли. — Не я.

— Что ты имеешь в виду?

— Многие из местных не находят особой романтики в том, чтобы часами сидеть с удочкой у горного озера. Но с удовольствием едят добытую рыбку.

— То есть они глушат рыбу динамитом?

— Как только сойдет лед.

— По-моему, это не вполне законно, а, ленсман?

Кронгли выставил руки перед собой:

— Повторяю, сам я ничего такого не видел.

— Ну да, верно, ты ведь здесь живешь. Может, у тебя тоже есть динамит?

— Только для гаража. Который я планирую построить.

— Ясно. А как насчет винтовки Утму? Выглядит очень современной, с оптическим прицелом и вообще вся такая навороченная.

— Ясное дело. Он же на медведя охотился, Утму. Пока не ослеп наполовину.

— Я обратила внимание на его глаз. А что случилось?

— Якобы сын плеснул ему в глаз кислотой.

— Якобы?

Кронгли пожал плечами:

— Ну, теперь только Утму знает, что произошло на самом деле. Сын пропал в пятнадцать лет. Сразу после пропала и жена. Но все это было восемнадцать лет тому назад, до того как я сюда приехал. После этого Утму так и живет один наверху, на горе, у него ни телевизора, ни радио. Он даже газет не читает.

— А как они пропали?

— Ну что сказать… Вокруг хутора Утму много обрывов, с которых запросто можно свалиться. И снега много. Рядом с местом, где сошла лавина, нашли ботинок сына Утму, но, когда снег растаял, никаких следов парня не нашли, и это довольно странно — что человек потерял в снегу один башмак. Некоторые думают, сына задрал медведь. Но насколько я знаю, восемнадцать лет назад медведей здесь не было. А некоторые считают, что не обошлось без самого Утму.

— Да ну? Как это?

— Ну-у-у… — протянул Аслак. — У парня был жуткий шрам через всю грудь. Говорили, это его отец так изукрасил. И будто бы из-за матери, этой самой Карен.

— Как это?

— Вроде как ревновали ее друг к другу. — Аслак снова пожал плечами, прочитав вопрос в глазах Кайи. — Еще раз говорю, до меня это было. Рой Стилле, который здесь помощником ленсмана чуть не с сотворения мира, поехал к Утму, но там были только Одд и Карен. И оба сказали одно и то же, мол, парень ушел на охоту и не вернулся. Но дело-то было в апреле.

— То есть не в сезон охоты?

Аслак покачал головой.

— И потом его никто больше не видел. А через год пропала и Карен. Люди думают, ее горе сломило, и она, не выдержав, сама кинулась с обрыва.

Голос ленсмана словно бы чуть дрогнул — наверное, от вина.

— А вы что думаете? — спросила она.

— Что это правда. И что парня накрыла лавина. Он задохнулся под снегом. А потом снег начал таять, и его талой водой унесло в горное озеро, там и лежит. Может, вместе с матерью, давайте будем так думать.

— Это, во всяком случае, звучит приятнее, чем «задрал медведь».

— Нет.

Кайя подняла глаза на Аслака. Глаза его больше не смеялись.

— Оказаться заживо погребенным под лавиной, — сказал он, и взгляд его был уже там, за окном, в метели. — Темнота. Одиночество. Невозможно пошевельнуться, лавина держит тебя в своих железных когтях и смеется над твоими попытками выбраться. Ты знаешь, что умрешь. Паника, смертельный страх, когда ты уже не можешь дышать. Трудно представить себе что-то ужаснее.

Кайя отпила глоток вина. Отставила бокал:

— Сколько ты так пролежал?

— Мне казалось, три, а может, четыре часа, — сказал Аслак. — Но когда меня откопали, сказали, что я пробыл там пятнадцать минут. Еще минут пять, и я бы умер.

Подошел официант, спросил, не хотят ли они заказать что-нибудь еще, потому что подача алкоголя заканчивается через десять минут. Кайя поблагодарила и отказалась, и официант положил перед Аслаком счет.

— А зачем Утму таскает с собой винтовку? — спросила Кайя. — Насколько я знаю, сейчас тоже не сезон охоты.

— Он говорит, что из-за хищников. Для самообороны.

— А тут есть хищные звери? Волки?