Леопард

Харри шел по больничному коридору в сопровождении одетого в гражданское охранника. Врач обгоняла их на два шага. Она рассказала Харри о состоянии пациента, подготовила к тому, что ему предстояло увидеть.

Они подошли к двери, и охранник открыл ее. За дверью еще на несколько метров тянулся коридор. В левой стене было три двери. Перед одной из них стоял другой охранник, уже в форме.

— Он не спит? — спросила врач, пока охранник в форме обыскивал Харри. Служащий кивнул, выложил все содержимое карманов Харри на стол, отпер дверь и отступил в сторону.

Врач дала Харри знак подождать снаружи и вошла в палату вместе с охранником. И сразу же вышла.

— Максимум пятнадцать минут, — сказала она. — Ему лучше, но он все еще слаб.

Харри кивнул. Вздохнул. И вошел.

Он остановился за дверью и услышал, как она закрылась за ним. Шторы опущены, в комнате темно, включена лишь лампа над кроватью. Свет падал на человека, который полусидел в кровати, наклонив голову, длинные волосы свисали ему на плечи.

— Подойди поближе, Харри. — Голос изменился, стал похож на жалобный скрип плохо смазанных дверных петель. Но Харри узнал его, и по спине пробежал холодок.

Он подошел к кровати и сел рядом на стул. Мужчина поднял голову. И у Харри перехватило дыхание.

Лицо Снеговика как будто залили жидким воском. Оно застыло и превратилось в слишком тесную для него маску: кожа натянулась на лоб и подбородок, так что рот превратился в крохотную безгубую дыру среди окостеневших тканей. Смех его был беззвучен — два коротких толчка воздуха.

— Что, не узнаешь меня, Харри?

— Узнаю глаза, — сказал Харри. — Этого достаточно. Это ты.

— Есть какие-нибудь новости о… — Крошечный, сжатый в куриную гузку рот попытался растянуться в улыбке. — …нашей Ракель?

Харри готовился к этому, настроил себя, как боксер настраивается на боль. Но все равно ее имя в его устах заставило его стиснуть кулаки.

— Ты согласился поговорить об одном человеке. Человеке, который, как мы думаем, похож на тебя.

— На меня? Надеюсь, он покрасивее будет. — Снова два сотрясения воздуха. — Странно, меня моя внешность раньше никогда не волновала, Харри. Я думал, что самое ужасное в этой болезни — боль. Но знаешь, что на самом деле ужаснее всего? Разложение. Смотреть на себя в зеркале и видеть, как растет этот монстр. Мне здесь по-прежнему разрешают ходить в туалет одному, но я стараюсь избегать зеркал. Ведь я же был красив, ты знаешь.

— Ты прочитал то, что я тебе послал?

— Пришлось сделать это тайком. Доктор Айболит считает, что мне вредно напрягаться. Инфекции. Воспаления. Температура. Ее искренне беспокоит состояние моего здоровья, Харри. Это даже удивительно, учитывая то, что я сделал, верно? Лично меня больше интересует смерть. Именно в этом я, по правде говоря, завидую тем… но ты этому помешал, Харри.

— Смерть была бы слишком мягким наказанием.

Во взгляде человека, сидящего в постели, что-то зажглось, казалось, что щелочки его глаз загорелись белым холодным светом.

— Во всяком случае, у меня теперь есть имя и место в книжках по истории. Люди будут читать про Снеговика. И кто-то захочет стать моим наследником и претворить мои идеи в жизнь. А что досталось тебе, Харри? Ничего. Наоборот, ты потерял то немногое, что имел.

— Правда, — сказал Харри. — Ты победил.

— Тебе не хватает среднего пальца?

— Ну… Мне его не хватает именно сейчас. — Харри поднял голову и встретился с ним взглядом. Выдержал его.

Потом похожий на куриную гузку рот открылся. Смешок прозвучал как выстрел из пистолета с глушителем.

— Ну, чувства юмора ты, во всяком случае, не потерял, Харри. Ты знаешь, что я потребую что-то взамен?

— No care, no pay.[133] Но давай, говори.

Мужчина с большим трудом повернулся к тумбочке, взял стоявший там стакан и приложил его к ротовому отверстию. Харри смотрел на руку, державшую стакан. Она была похожа на белую птичью лапу. Напившись, собеседник осторожно поставил стакан на место и заговорил. Сейчас жалобный голос звучал слабее, как из радиоприемника, в котором садятся батарейки.

— Мне кажется, в инструкции по моему содержанию в тюрьме говорится об исключительной тяге к самоубийству, во всяком случае, они с меня глаз не спускают. И тебя обыскали, прежде чем впустить, правда? Боятся, что ты дашь мне нож или еще что-нибудь. Но я не хочу досматривать распад до конца, Харри. Мне кажется, с меня уже хватит. Ты не согласен?

— Нет, — сказал Харри. — Я так не думаю. Давай о чем-нибудь другом.

— Ты мог бы соврать и сказать «да».

— Ты бы предпочел ложь?

Тот отмахнулся:

— Я хочу встретиться с Ракель.

Харри удивленно поднял бровь:

— Зачем?

— Просто хочу ей кое-что сказать.

— Что?

— Это должно остаться между нами.

Стул скрипнул, когда Харри встал.

— Никогда.

— Погоди. Сядь.

Харри сел.

Мужчина смотрел вниз, пальцы его елозили по пододеяльнику.

— Пойми меня правильно, насчет других я не раскаиваюсь. Те были шлюхи. Но Ракель была другая. Она… другая. Я хочу сказать только это.

Харри недоверчиво смотрел на него.

— Ну, что ты думаешь? — спросил Снеговик. — Скажи «да». Соври, если надо.

— Да, — солгал Харри.