Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки

Несколько картонных ящиков с книгами он обычно выставлял на тротуаре, изредка прохожие останавливались и рылись в них. Две внушительные стопки книг, словно колонны перед входом, высились у дверей. Одна «колонна» состояла из томов, изданных на фарси, другая — из изданий на французском, английском, немецком, русском и прочих языках. Внутри лавки были видны беспорядочные груды книг. К этому завалу Ноубари подпускал только постоянных покупателей, и Леонид Владимирович оказался там не сразу, а только после третьего или четвёртого посещения, после того как уже изрядная сумма его денег перекочевала в карман торговца.

«Я ныряю в тёмную узкую дверь, натыкаюсь на завал. Хозяин включает свет — жёлтую слабосильную лампочку без абажура, висящую на неряшливых, покрытых клочьями изоляционной ленты проводах. Кромешный книжный ад, куда брошены за какие-то грехи сотни и тысячи этих лучших друзей человека. Стеллажи до самого потолка, рухнувший под тяжестью стол в середине этого склада (всего в нём квадратных метров пятнадцать-шестнадцать), книжная залежь на полу по колено, а кое-где и по пояс. Ноубари — жадюга и старьёвщик по натуре. Вместе с книгами валяются скелет старого радиоприёмника, изодранные абажуры, половинка нового плаща, изношенные брюки и один ботинок, пара сломанных стульев, окаменевший кусок лаваша (он пролежал около двух лет, я специально следил за ним), несколько пластмассовых канистр с керосином и помятое ведро».

Результаты длительных копаний в лавке были незначительными, а вот процесс захватывал нашего книголюба по-настоящему. Это было ни с чем не сравнимое блаженство!

Книги были сухие, бумага от времени стала ломкой и могла вспыхнуть от малейшей искры. А Ноубари хранил в лавке запасы керосина, причём не только в канистрах, но и в открытых вёдрах. Когда было особенно холодно, он прямо среди томов устанавливал небольшую керосиновую печку и разжигал её на полную мощность. Шебаршин в таких случаях прикидывал пути к отступлению — вдруг вспыхнет огонь. Но азарт книгоискателя побеждал опасения, имевшие под собой реальные основания.

Другая книжная лавка, в которую заглядывал Шебаршин, располагалась также на улице Манучехри. Владел ею некто Пазуки, выходец из Исфахана. Как «настоящий перс» (формулировка Шебаршина), был он «хитроват, словоохотлив, разумен, любознателен, вежлив, предупредителен». Родной брат Пазуки был из тех, кто поддержал хомейнистскую власть и в одном из провинциальных городков командовал гарнизоном исламских стражей. Леонид Владимирович знал также, что при случае и сам Пазуки не прочь будет сдать его первому же патрулю. Но это не мешало ему покупать у торговца книги, тем более что плату тот взимал весьма умеренную, да и книги здесь были поинтереснее, чем у Ноубари, попадались и раритеты.

Когда Шебаршин появлялся у Пазуки, тот непременно угощал его крепким чаем. В ответ Шебаршин, как правило, предлагал ему сигарету «винстон», но хозяин лишь вежливо морщил лицо: настоящий революционер не принимает ничего американского!

Однажды Ноубари куда-то пропал, а его место занял младший сын, который оказался юношей неразговорчивым и вёл себя с гостем из Москвы настороженно. Примерно через год владелец лавки появился — похудевший, со скорбно опущенным носом и потухшими чёрными глазами.

Оказывается, исламские власти упекли его в тюрьму, а за что именно — он так и не признался Шебаршину. Впрочем, Леонид Владимирович особенно и не допытывался — слишком выразителен был плакат в соседней парикмахерской: «Просим уважаемых клиентов не говорить о политике».

В ряды резидентуры затесался предатель… Для резидента такое известие — страшный удар. Измена — худшее из того, что может случиться в разведке. За этим — сломанные судьбы разведчиков, провалы, трагедии. Для Центра — катастрофа, после которой часто приходится всё начинать сначала.