Леонид обязательно умрет

Ступенька за ступенькой преодолел лестницу, долго, уперевшись башкой, толкал дверь…

Он полз по небу, ориентируясь только на запах бензина, оставленный милицейской машиной. Чуть было не захлебнулся в огромной луже, ставшей для него первым морем. Глотнул досыта грязи, но выплыл.

Его нос, словно щенячий, чувствовал в огромной толще мирового воздуха еле уловимый запах Вальки. Он медленно, но верно двигался по этой ниточке аромата и к концу своего путешествия был не отличим от маленькой грязной собачонки.

Его обнаружили возле двери отделения милиции, которое находилось ровно напротив яслей для сирот. Приблизительно в ста пятидесяти метрах. Сначала действительно приняли за шавку, обозвали даже Каштанкой, покликали Му-Му, а потом признали за ребенка.

Подполковник Ухов мучался в размышлениях о странном ночном происшествии, когда к нему в кабинет внесли грязнущего ребенка, которому возрасту от силы было месяцев восемь, но который глядел на него взором полководца, прошедшего три войны. Офицер вдруг встал из-за стола и бухнул по нему кулаком мощно.

— Да пошло все на х…! — вскричал он. — Да пусть она хоть самого Буденного дочь!..

Мальчишке кое-как утерли носовым платком лицо и отнесли в камеру, где содержалась Валентина Ласкина.

— Твой? — поинтересовались.

— Мой, — тотчас зарыдала женщина.

Прижала найденыша к груди, здесь и ребеночек подвывать стал.

Милицейские мужики, хоть и правленные преступным миром, сердца сохранили себе нежными, а потому некоторые прослезились умиленно, а другие удержались, пролившись слезами вовнутрь.

Так в отдельно взятом отделении московской милиции на некоторое время воцарилась идиллия.

В этом добром околотке Леонид последний раз, в исступлении, сосал Валькину грудь. Как будто предчувствовал, что последний раз…

Ее определили в больницу имени Кащенко, подполковника Ухова наградили выговором, а мальчишку назначили в специальное детское учреждение.

Уложенный в кровать между дауном и олигофреном, вдыхая запах застоявшихся испражнений, Леонид заплакал вновь.

Леонид Павлович Северцев потерял свою вторую женщину. А для его возраста это было чересчур.

На третий день могучего плача ему сделали укол, отчего зрение возвратилось к нормальному состоянию. Небо было опять высоко, а земная твердь рядом.

Он продолжал плакать, и продолжался его плач шесть лет и три месяца…

8

В ожидании Утякина Ангелина аж извелась вся. Хотела ему позвонить, да батарея на мобильном села, а зарядку забыла. Поискала телефон-автомат, но таковых в клинике не имелось.

И так и сяк пыталась развлекать себя, но телевизионные каналы были общедоступными и показывали одинаковую дрянь.

В отделении — ни души, даже поболтать не с кем. Только медсестра с мужицкой щетиной да ногой баскетболиста приносила ей всякие каши на воде. А ей мяса хотелось или рыбки.

Созрела идея.

— Милая девушка, — ласково пропела старуха, отодвигая от себя тарелку с овсяной кашей. — Ласточка моя!

Медсестра испуганно посмотрела на нее.

— Да ты не бойся! — Лебеда достала из-под матраца пачку долларов и отщипнула из нее одну купюру. — Сбегай, родная, в магазин! Колбаски прикупи, буженинки, хлебца свеженького!.. В общем, выбирай на свое усмотрение все что хочешь!.. Ты что кушать любишь?.. Мы здесь с тобой пир устроим на славу!

Огромную девку от предложения шатнуло к стене.

— А что ты боишься? Разве мне запрещено кушать?

— Запрещено, — ответила медсестра басом, которому бы позавидовал бы сам Шаляпин.

«Не то что-то, — подумала Лебеда. — Басом говорит, Нога баскетболиста, рост, да и щетина…»

— Ты, баба, случаем, не мужик? — в лоб поинтересовалась старуха.

На лице медсестры сквозь крем-пудру проступила краска страха, смешанная со смущением.

Она попятилась мелкими шажочками к двери, бормоча невнятное:

— Я.. Во мне всегда… Я была мужчиной… Но всегда во мне женщина жила…

— Да ты не бойся! — ласково проговорила старуха. В голове Лебеды всплывала какая-то информация, спрятанная за ненадобностью куда-то глубоко в мозг. — Так ты что?.. — Старуха отчаянно напрягалась. — Ты этот, как его… Транссексуал? — вспомнила она, наконец.

— Что вы! Нет! — пробасила медсестра и замахала руками.

— Нет?.. А кто?..

— Я лучше пойду…

Старуха ловко соскочила с кровати и ухватила медсестру за руку.

— Ну куда ты пойдешь?.. А кто ко мне в обед придет?.. Я уже к тебе привыкла!.. И вообще, мне все равно, кто ты, баба, мужик, трансвестит или еще кто там!.. Главное, чтобы человек хороший был!

— Я — женщина! — с гордостью сообщила медсестра.

Она неожиданно выпрямилась во весь рост, захлопала глазами, из которых блеснуло настоящее.

— И я — женщина! — улыбнулась Лебеда. — Сходишь в магазин?

— Вам нельзя!

— Плевать!.. Я всю жизнь делаю то, что нельзя!

— И мне нельзя…

— Тебе что, нельзя есть колбасу?.. Ты же молодая!

— Мне нельзя выходить на улицу!.. Я еще не адаптировалась.

— Ну, нельзя так нельзя, — внезапно отступила старуха. — Тогда в кресло садись. Это тебе можно?

Медсестра кивнула. Прошла каланчой через всю палату и села в кресло нога на ногу.

— Чай будешь? — предложила старуха. — У меня хороший, с жасмином.

Медсестра кивнула.

— Тебя, кстати, как зовут?