Леонид Леонов. "Игра его была огромна"

Для одних Леонов был камертоном, по которому сверялось подлинное, значимое, важное. Другие, скажем, Владимир Набоков, сверяли по Леониду Леонову (и ещё по Шолохову) свой успех. Известно, как вопиюще несправедливо оценивал Набоков и «Тихий Дон» Шолохова, и «Барсуки» Леонова. Как ревновал Набоков, когда у Леонова в один день состоялись премьеры спектаклей по его пьесам и во МХАТе, и в Малом театре…

Ни тому, ни другому не дали Нобелевскую премию, хотя Владимир Набоков заслуживал её безусловно, а Леонида Леонова Нобелевский комитет в качестве соискателя премии рассматривал трижды…

Впрочем, что мы всё о литературе и о литературе…

Понятно, что, по словам самого же Леонова, «биография писателя — это его романы»; но и о жизни этого писателя тоже есть что сказать.

Он прожил без малого век, и судьба его стоит вровень с этим страшным и небывалым столетием. Леонов в разные годы века бывал и очарован, и оглушён, но никогда он не был раздавлен и унижен настолько, чтобы опуститься до бесстыдной подлости.

До последних дней он сохранил ясность рассудка: белый, сухой, как древнее дерево, старик, он многие годы строил свою «Пирамиду» и в 90 лет, и в 91 год, и в 92. Глаза стали слабеть — так он держал в памяти десятки телефонов своих редакторов и помощников.

Читая «Пирамиду» и памятуя о шутке сановитых Михалковых, понимаешь, кто тут на самом деле соображал.

Тем более смешно поминать имя того самонадеянного чудака, мимоходом сказавшего как-то в одном из своих легковесных романов: «…хоть бы одна зараза ради разнообразия призналась, что выросла на Леониде Леонове».

Смешно оттого, что имя Леонова — самое неудачное из числа тех, что он мог бы выбрать для своего суесловного рассуждения. Те, кто Леонова называл своим учителем, — первые среди литераторов, ставших сутью и крепью литературы второй половины века.

Леонову посвятил Виктор Астафьев одну из первых своих повестей. Под благословляющим именем Леонова он начинал свой путь.

Учителем называл Виктор Астафьев Леонова уже сам будучи стариком: хотя какие вроде бы в такие годы могут быть учителя! А вот могут…

Космической мощью Леонова восхищён автор нескольких воистину великих романов о войне Юрий Бондарев.

«Где сейчас, в каком пространстве гений Леонова? — спрашивает он. — Там, в других высотах, в неземных декорациях, вокруг него не очень многолюдно, так как из миллионов художников только единицы преодолевают границу для дальнего путешествия к потомкам».

Валентин Распутин, классик безусловный, говорил в дни юбилея Леонова: «Два великих события на одной неделе — столетие Леонова и двухсотлетие Пушкина. Это даты нашего национального торжества. Дважды на этой неделе вечности придётся склониться над Россией».

Слышите? «Вечности склониться!»

Что самое забавное: даже выше упомянутые Стругацкие почитали Леонова высоко и прямо говорили о влиянии его книг на собственную прозу. А вы говорите: «…хоть бы одна зараза…»

Что до леоновской жизни, то она была куда сложнее тех набросков, что мы сейчас сделали: хоть печального рисунка судьбы его, хоть счастливого.

Жизнь его была и куда печальнее, и куда счастливее.

Будучи в возрасте патриарха, Леонид Леонов сказал как-то, что у каждого человека помимо внешней, событийной, очевидной биографии есть биография тайная и ненаписанная.

Не без трепета мы берём на себя смелость совместить, сшить не самой ловкой иглой в нашем повествовании обе эти жизни воедино.

Пойдёмте.

Глава первая РОДИТЕЛИ. ЗАРЯДЬЕ. ДЕТСТВО

Когда ему было девять лет, приснился сон: он идёт по цветочному лугу, Господь начинает благословлять его, и обрывает движение…

Иногда кажется, что биографию Леонида Леонова стоит начинать не с дня его рождения, вести рассказ не с московских улочек начала позапрошлого века, но из тьмы запредельных глубин, где зародилась искра его сознания.

«Откуда же берётся у всех больших художников это навязчивое влечение назад, в сумеречные, слегка всхолмлённые луга подсознанья, поросшие редкими, полураспустившимися цветами? Притом корни их, которые есть запечатлённый опыт мёртвых, уходят глубже сквозь трагический питательный гумус и радиально расширяющееся прошлое, куда-то за пределы эволюционного самопревращенья, в сны и предчувствия небытия» — так говорил Леонов в «Пирамиде».

Но даже он ответа не дал: откуда в художнике и творце это влечение назад, всё дальше и дальше, минуя сны, память мёртвых, отсветы прошлого, за пределы первых времён?

И едва ли нам найти тот волшебный фонарь, что позволил бы проследить таинственный, горний путь искры божественного духа, однажды обретшей себе пристанище на земле в сердце человека по имени Леонид Леонов.

Оттого мы лишь возьмём на себя труд по мере сил проследить путь этого сердца от светлого дня мая 1899 года до сумрачного дня августа 1994-го.

Горемыка-отец

Леонид Леонов родился в Москве, в последний месяц весны, 19-го по старому стилю, по новому — 31-го, и был крещён по православному обычаю.

Отец — Максим Леонович Леонов, мать — Мария Петровна (в девичестве — Петрова).