Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента

Эта информация почти не вызвала никакой реакции у столичного театрального бомонда, который уже привык к тому, что Любимов живет как перекати-поле. Только режиссер Иосиф Хейфиц, который аккурат в эти же самые дни принял решение прервать свои рабочие отношения с «Таганкой», длившиеся больше года, сказал: «Это не в русской традиции руководить театром из-за океана по телефону…»

В начале ноября по ТВ была показана передача о Филатове, где он с ностальгией вспоминал свою молодость, а нынешнее время назвал чуть ли не никчемным. Смотревший эту передачу В. Золотухин немедленно записал в дневник свои впечатления об увиденном:

«Он ностальгирует невольно о том, когда ему было хорошо и, казалось, кругом все не так плохо – собирались стадионы, платились большие деньги, на столе – горы черной икры… писалось, снималось, кинофестивалилось… И, казалось, так будет продолжаться еще долго, потому что молод, талантлив и есть спрос… И вдруг болезнь. И все в сегодняшнем дне – плохо, и вся неразбериха, хаос – все виновато в том, что ничего хорошего, светлого, малюсенького просвета, надежды, потому что это все живет уже без тебя. А значит, это никому не нужно…»

Позволю себе не согласиться с выводами Золотухина. Если мы вспомним те интервью начала 90-х, которые давал Филатов различным печатным изданиям (эти интервью в этой книге имеются), то нельзя не заметить, что он уже тогда очень много говорил о той неблагополучной ситуации, которая складывалась в стране при новой «демократической» власти. А ведь Филатов тогда был еще здоров. Так что отнюдь не болезнь была виновата в столь пессимистических настроениях Филатова, а элементарная совестливость. Но Золотухин этого упорно не замечает. Он вообще, судя по его дневникам, полон оптимизма и радости в связи с тем, что творится вокруг. А ведь творится-то ужасное. Вот он пишет в своем дневнике от 28 сентября о том, что в Театре Российской Армии актер Алексей Кузнецов прямо во время генерального прогона спектакля покончил с собой – выпрыгнул с 8-го этажа с балкона прямо в театральном костюме. Как пишет Золотухин: «Что-то с долларами…» Смысла этой фразы он не раскрывает, но можно догадаться, что самоубийца попал в какую-то тяжелую историю с долларами (то ли потерял большую сумму из-за инфляции, то ли задолжал ее). И вот результат: артиста не стало. Ни капли жалости к коллеге Золотухин не выказывает, а только констатирует: «Но премьера „На бойком месте“ все равно состоялась вчера». Зато коммунистов Золотухин поносит на чем свет стоит: «Государству наши уродства я простить не могу. Я буду мстить ему. Я буду проклинать большевиков и отцов их, марксистов-коммунистов-социалистов и прочих гадов, болтающих о равенстве, братстве и пр. О, как страшен их дух!..»

Вот тебе раз! Актер Кузнецов покончил с собой уже через три года после того как пал Советский Союз и у власти уже не коммунисты, а демократы. Они разорили миллионы россиян (в том числе и актеров), распродали родину по дешевке кому только возможно, породили в стране бандитский беспредел, масштабы которого никаким большевикам не снились, и все это Золотухину, значит, нравится. Он обожает Егора Гайдара, преклоняется перед Ельциным, оправдывая даже его неуемную страсть к Бахусу («В который раз я слышу за один час слова „опухший президент“, я и сам это отметил про себя… но мало ли, даже если выпил и проспался… Ну и что?..»). Вот это «ну и что?» многое раскрывает в характере Золотухина. Ему просто наплевать на бесчинства олигархов, на пьянство президента, на бандитский беспредел, на обнищание народа, на то, что его родина стала сырьевым придатком, чуть ли не колонией. Золотухину до этого дела нет, поскольку эта воровская власть ему самому жить дает, а что до других россиян, то ему их судьба до лампочки. Он живет по принципу: «Моя хата с краю». В своем дневнике он хвалится:

«Я сегодня открыл валютный счет, и у меня жена не считает, когда покупает отборную еду. А сын носит дорогие куртки, сегодня мою надел, любимовскую, – и хоть бы хны. Как же люди живут, как они сводят концы с концами, а если выпить, купить заразе цветы или повести ее в ресторан – об этом и не моги думать. А я подумываю о замене машины. Но я свои афиши таскаю, я своим горлом звуки издаю пока, я свои книжки продаю. Нет, мне есть за что уважать себя!..»