Между тем голый народ принимается качать Голого Короля. Над толпой взвиваются разноцветные шары и транспаранты — А король-то голый!», «Король, ты прав!». «В бане все равны!»… Генриха и Христиана оттесняют на край площади. Ими уже никто не интересуется.
Христиан
Генрих
УЛЫБАЙТЕСЬ, СЕЙЧАС ВЫЛЕТИТ ПТИЧКА
То, что вы сейчас прочтете, написано несколько лет тому назад. Сейчас я не хочу менять ни единого слова, даже с учетом того, что моего друга нет среди живущих земную жизнь, то есть нет здесь, но это не значит, что его нет вообще. Я не к тому, что, мол, «память о нем будет вечно жить в наших сердцах» и прочее, что неизменно звучит во множестве некрологов. Торжественная скука этих слов никак не отвечает тому, что я думаю о нем. И как думаю. Отчасти то, как думаю, выражается яростным нежеланием менять даже время глаголов — с настоящего на прошедшее, ибо слова «он был», или «писал», или «улыбался» по отношению к Лене для меня неприемлемы. Потому что он есть! Он со мной всегда рядом. Все время. И я советуюсь с ним, правильно ли делаю то или иное. И поскольку слишком хорошо его знаю, знаю и то, что он мне ответит. Я проверяю и буду проверять им все, что когда-либо выйдет из-под моего пера. Своеобразный тест на качество, вкус и свет — Леонид Филатов. Без сослагательного наклонения — не то, что бы он сказал по этому поводу, а только — что он скажет.
Я смутно представляю себе, что такое реинкарнация, то есть переселение душ, и существует ли она вообще. И, хотя это противоречит христианским догматам, а мы с ним люди верующие, но сама идея, согласитесь, красивая и обнадеживающая. Будем надеяться, что Господь простит нас за то, что нам, слабым и грешным, хочется верить, что со смертью ничего не кончается, что душа, поблуждав по вселенной, воплощается в другое тело и человек проживает таким образом не одну жизнь. Но жизнь того же порядка — светлую и честную, полную любви и творчества. Хочется верить, что наше прошлое, из которого нам предстоит вернуться, быть может, — это далекое будущее. И когда мы вернемся, узнаем друг друга вновь и вновь подружимся. А Ленина душа в теле Петрарки или Ростана, или влюбленного мальчика-поэта в каком-нибудь XXIII веке будет вновь любить, страдать от несправедливости и творить, украшая своим талантом жизнь людей. Он будет смешить тех, кому грустно, и заставлять задуматься тех, кому слишком весело, помогать жить тому, кому тяжело. Его ирония не позволит нам относиться к себе слишком серьезно, а его мастерство не позволит кому-то халтурить.
Живи, Леня! И в этой книге тоже! Покажи опять, как надо и как не надо!