Леон

Мы с братьями оделись. Эд первым спустился по скрипучей лестнице, за ним – по старшинству – я, за мной молчаливый Рамон. Завтрак уже ждал нас на столе – каждому по тарелке каши и по ломтю хлеба с медом. Во главе стола восседала мать, сухая, прямая, с гладко уложенными седыми волосами: родители успели состариться к тому времени, когда началась моя юность. У нас не было служанки – мать говорила, что в наши времена невозможно отыскать девушку, соответствующую требованиям рода. Но на самом деле нанять прислугу не позволяло прохудившееся «благосостояние»; через день к нам приходил деревенский парень, чтобы присмотреть за садом, да раз в неделю прибывал торговец с тележкой продуктов. Все прочее по дому мы делали сами, вернее, делал отец.

– Настало утро, и Семья за столом, – звучным голосом сказала мать. – Пусть предки благословят наш стол и очаг. Онри, сядь.

Отец послушно сел рядом с ней. Сколько себя помню – отец всегда подчинялся матери. Он не был Надир – его «взяли в Семью», как любил повторять дедушка Микель. Его тщательно изучали, испытывали, выбрали среди многих претендентов, а он не оправдал доверия; когда груз обвинений, обычно приводимых за ужином, становился совсем уж непосильным, отец робко возражал: но ведь я старался как мог! Мать тогда смотрела на него, и он умолкал под этим взглядом.

Отец был потомственный маг старого аристократического рода. Пока его предки владели обширными наделами, магия процветала, и чародеям вольно было расхаживать в шитых золотом плащах, вызывая общий страх и восхищение. Но род обеднел, и оказалось, что хваленая магия без деловой жилки ничего не стоит. Мой отец, сколько его помню, заменял в доме кормилицу, няньку, дворецкого и десяток горничных. Иногда ему удавалось зачаровать лисиц или белок, и те прибегали из леса помогать по хозяйству. Сколько посуды они перебили, сколько ковров изгадили в ходе уборки – уму не постижимо.

Справа и слева от меня стучали ложки – Эд и Рамон ели быстро. Каша, дожидаясь нас, успела немного остыть. У меня совсем не было аппетита – я только хлебнул воды, холодной, с осколками льда. Через полчаса, самое большее час на меня нападет жуткий голод, забурчит в животе, я буду маяться и жалеть о недоеденной каше – но сейчас кусок не лезет в рот.

– Леон, если ты не съешь завтрак, ты не получишь в школу обеда, – ровно сказала мать. – Это поможет тебе к ужину нагулять аппетит.

Я сунул в рот огромную ложку каши, и она слепила в единое целое язык мой, зубы, губы и, кажется, даже гланды. Никогда бы не поверил, что смогу проглотить этот липкий комок. Снаружи, во дворе, ударил колокол.

– Вот и карета, – пробормотал отец. – Леон, ты плохо выглядишь. Не выспался?

Я ответил что-то, не открывая рта.

– Идите, – разрешила мать.

Мы с братьями одновременно поднялись из-за стола – я на ходу боролся с кашей. Мешочки со школьным обедом лежали на столике у двери: нам с Эдом побольше, Рамону, как малышу, поменьше. Здесь же, у стены, стояли заранее собранные школьные саквояжи.

– Мы уходим из дома, собираясь вернуться, – сказал Эд, коснувшись рукой порога. Его слова в один голос повторили мы с младшим братом.

Карета стояла посреди двора, перед ней замерли две лошади – невообразимо старые, огромные, обе слепые. Много лет они таскали школьную карету в один и тот же час по одному и тому же маршруту; им не нужен был возница. Экипаж, вмещавший пять десятков детей и подростков, казался замком-развалиной, вставшим на колеса.

Эд не без усилия открыл дверь. Звонко ударила жесть: моего брата стукнул по лбу жестяной ковш на веревочке. Грохнул смех изнутри. Я взобрался по лесенке вслед за Эдом; тот уже тряс, ухватив за волосы, растрепанного бледного мальчишку по имени Ойга, известного злого шутника.

– Это не я! Отпусти! Это не я! – вопила жертва.

Эд молча отшвырнул мальчишку. Прошелся вдоль ряда сидений, время от времени отвешивая оплеухи; кто-то притих, кто-то вполголоса возмущался. Я двинулся по проходу вслед за братом – последние недовольные голоса стихли.

– Сопляки паршивые, – сказал Эд.

Он никогда не ругался – просто называл вещи своими именами.

Карета тронулась. Мы с братом уселись сзади, где лучшие места были отданы старшим ученикам. За нами пришел Рамон, тихо сел с краю и уставился на дорогу сквозь мутное окошко: карета выкатилась на дно ущелья, и ее огромные колеса стучали теперь по валунам на дне мелкого ручья.

Мы с братьями всегда держались сообща между собой – и отдельно от прочих, поэтому нас не любили в школе. Но боялись, потому что вместе мы были сильны. Кроме того, мы втроем наследовали семье Надир, а кто такие Надир, в наших краях знал даже самый маленький и глупый ученик.

Школа

Наше с братьями будущее определилось в раннем возрасте. Нет, никто не пытался предсказать нашу судьбу – нам просто выдали поручения, распределив их таким образом, чтобы больше пользы принести Семье.